Читать книгу "Последняя любовь президента - Андрей Курков"

Пока он наливал, я следил за его руками. Они дрожали. Рука специалиста по стрессу тоже дрожала, когда он подносил ко рту бокал с коньяком.

– Год назад ты взял на работу советника, которого я ни разу не видел, – заговорил я, упершись недовольным взглядом в его глаза. – Это еще до моей операции.

– Вам нельзя беспокоиться! – запричитал вдруг Коля Львович. – Это опасно! Сердце может не выдержать! Я сейчас, я на минутку!..

И он выбежал из кабинета.

Мой взгляд упал на контракт. Я взял его, поднес к глазам.

– «Сердце, как в случае успешной операции, так и в случае неудачи, остается собственностью Майи Владимировны Войцеховской и подлежит возвращению ей по истечении надобности в нем или при невозможности его дальнейшего использования», – прочитал я, потом поднял глаза на специалиста по стрессу. – Так что ты об этом думаешь?

Он заморгал, уцепился взглядом за бокал с недопитым коньяком.

– Это очень стрессовая ситуация. Традиционные методы тут не подойдут.

– Что ты называешь традиционными методами? – поинтересовался я.

– Вот это, – он кивнул на бутылку «Хэннесси». – И агрессивный секс.

– Да, секс здесь не подойдет, – согласился я. – А что подойдет?

Я сам услышал, как в моем голосе прозвенел металл. На самом деле еще минут пять – и меня понесет так, что только держись!

– Агрессивная трудотерапия, – негромко произнес специалист по стрессу.

– Агрессивная трудотерапия? – Мысль меня заинтересовала. – Это что? Как в армии? Копать канаву от забора и до обеда?

– Почти. Нет, не совсем. Я, конечно, могу. Но надо Николая Львовича спросить. – Специалист по стрессу оглянулся на закрытые двери в кабинет.

– А действительно, где этот мудак? – вырвалось у меня, и я крикнул: – Эй!

Помощник отозвался, заглянул в кабинет.

– Найди Львовича – и быстро его сюда!

Через пару минут голова помощника снова появилась в проеме двери.

– Он не может встать. Он у себя в кабинете.

– Что, напился? – спросил я.

Помощник кивнул.

– Вот как! Он себе стресс снял, а мне? – Я опять начинал заводиться, и взгляд мой сам собой жестко прошелся по лицу специалиста по стрессу.

Он отшатнулся, побледнел.

– Если вы действительно хотите, я могу… – залепетал он, – но вопросы безопасности… Нужна машина, шофер, охрана, несколько мощных фонариков.

– Ты это кому говоришь? – зарычал я и снова обернулся к двери. Крикнул: – Эй! Зайди!

Помощник залетел в кабинет и остановился как вкопанный перед столом.

– Ему скажи, что надо!

Возникла роскошная пауза. Двое напуганных до бледности взрослых мужчин смотрели друг другу в глаза, боясь бросить лишний взгляд на меня. Словно загипнотизированные, они стояли неподвижно, боясь нарушить возникшую тишину и сопровождавшую ее неподвижность момента.

Мне надоело ждать. Я стукнул рукой по столу, и мои истуканы ожили. Специалист по стрессу дрожащим голосом рассказал помощнику обо всем необходимом. Помощник кивнул и вышел.

За окном молчал вечерний город, которому было наплевать на все – на меня, на мой стресс, на мое сердце, которое мне не принадлежало.

48

Киев. Февраль 1985 года.

Полная тишина и какой-то медицинский, больничный покой в душе. Словно закрыли меня в холодильнике и рядом лежит все свежее и холодное. И я такой же лежу на большой полке.

Я открываю глаза и понимаю, что медицинская тишина мне только что снилась. В землянке темно и тепло. Только темные бордовые отблески мигают в темноте да огонь в закрытой буржуйке потрескивает негромко.

Я накрыт чем-то тяжелым. Вытаскиваю наружу руку и ощупываю свое одеяло. Нет, это не одеяло. Это шинель. Вот ее рукав. Пальцам вдруг становится холодно, и я прячу руку обратно, зажимаю ладонь между своими горячими ляжками. Удивительно, почему всегда, когда я греюсь под одеялом, все тепло скапливается между ног?

«Надо будет найти какую-нибудь книгу о человеческом теле, – думаю я, снова засыпая. – Ведь я явно в этом деле не шарю, не понимаю! А может, мне пойти учиться в медучилище? На фельдшера?»

Я еще успеваю вспомнить вечно пьяного фельдшера в нашей воинской части. Конечно, это был стройбат, а в стройбате пили все, кроме казарменных крыс. Что мы там строили?

Засыпающий мозг нехотя подсказывает: кофейную фабрику во Львове.

– Нет, – не соглашаюсь я, – не фабрику, а склады.

И наконец снова засыпаю. Снова заезжаю вместе с невидимой полкой в чистый и холодный холодильник. И дверь за мной захлопывается с характерным металлическим щелчком.

49

Швейцария. Лейкербад. Февраль 2004 года.

Демократия – вещь чудесная. Особенно швейцарская демократия. Она словно создана для больных и престарелых. У нас раньше пели: «Молодым везде у нас дорога». В Швейцарии таких песен не было, но дорогу всегда уступали пожилым, как у нас сидячие места в городском транспорте.

Профессор написал в мэрию Лейкербада письмо о том, что сама бюрократическая атмосфера церемонии вступления в брак может оказать травматическое воздействие на его пациентов, и поэтому свидетельство о браке в мэрии заполняли in absentia. Зато тот факт, что за вступавших в брак расписались их родные брат и сестра, только порадовал мэра, который сам пришел в церемониальный зал, чтобы пожать нам руки и в нашем лице поздравить молодоженов. Пару раз во время своего недлинного спича он забывал о том, что это не мы женимся. Переводчица Наташа поправляла его, и он, мгновенно исправляясь, продолжал.

Но главный праздник начался вечером, в шесть. В ресторане «Шато д’О». Это был действительно «Водяной дворец».

Нас подвезли на микроавтобусе с логотипом лечебницы – знак внимания от «главврача», который тоже обещал подойти и поздравить молодых, но попозже. Ему предстояла еще одна вечерняя консультация.

В просторном холле ресторана среди картин висел плакатик с фотоаппаратом, перечеркнутым жирной красной линией. Моя маленькая «Минолта», лежавшая в кармане пиджака, казалось, испуганно затаила дыхание. И я ее погладил, успокоил. «Нет, я тебя не сдам в камеру хранения!» – прошептал я про себя, наблюдая, как пожилая пара передавала служителю гардероба кофр с видеокамерой.

Потом метрдотель провел нас к кабинкам для переодевания. Дима и Валя зашли в одну, мы со Светланой – в другую. Здесь уже лежали аккуратно сложенные полотенца и белейшие простыни.

Светлана отвернулась и, как ни в чем не бывало, быстро скинула свою одежду. Элегантно замоталась в простынь. Оглянулась. Я стоял еще одетый, завороженный красотой ее тела. Ее взгляд поторопил меня.