Читать книгу "...Их бин нервосо! - Дина Рубина"

– Конечно, – говорит он. – В моем возрасте ты тоже будешь помнить. Ведь это праздник со слезами на глазах… На самом деле в моем возрасте есть свои преимущества. Девки теряют бдительность и подпускают нас неосмотрительно близко. А потом, когда уже поздно и все свершилось – удивленно благодарят за доставленное удовольствие.

И не то чтоб, разговаривая с ним, все время ждешь подвоха – нет! Ведь знаю же, что он не даст меня в обиду, если уж дело дойдет до чего-то серьезного. Просто все время следует быть начеку. Говоришь ему что-то, рассказываешь – и как бы слушаешь себя со стороны, иногда ужасаясь: что это я несу?! В иные минуты очень даже ощущаешь его наждачную насмешку.

Его ирония не обходит стороной ни одну тему. Вообще, запретных тем – (пытаюсь сейчас припомнить) – у него вроде бы и нет. Темы смерти, болезней – самые что ни на есть обиходные. Помню, в день одного из чудовищных взрывов в центре Иерусалима, когда сразу бросаешься к телефону обзванивать «своих» – целы?! – он поразил меня какой-то спокойной, почти неуловимой горечью. Меня трясло (много было погибших, в том числе детей) и я как-то жалко пыталась укрыться в разговоре с ним – от самой себя, от своего страха.

– Да, – сказал он, и в голосе его звучала самая обыденная интонация, – ну, вот так, значит. Значит, на этот раз – пронесло. Значит, будем следующими… А пока – живи.

Вообще, очень часто он произносит нечто такое, на что в народе обычно отвечают «типун тебе на язык». Может быть потому, что ничего и никого не боится – ни типуна, ни колтуна, ни топтуна.

Когда я болею (многолетняя астма), он названивает, спрашивает: – Ну, какие вести со смертного одра?

Недавно – у меня очередной приступ. Звонит Губерман, а я почти не могу говорить – все время кашляю, задыхаюсь. Он спрашивает – у тебя ингалятор-то под рукой?

– Да нет, – говорю, – прошу вот дочь пойти в аптеку, но она смотрит телевизор и все время говорит: «Сейчас, мамочка, вот только закончится эта передачка».

Губерман говорит со своим характерным смешком:

– А ты ей скажи, что когда передачка кончится, мамочка будет уже мертвенькая лежать.

И я смеюсь в ответ, – кашляя и задыхаясь.

В то же время он, заядлый и злостный куряка, мученически терпит мое присутствие сам и никому не дает при мне закурить.

На радио «Кол Исраэль» Игорь с Сашей Окунем готовят еженедельную передачу «Восемь с половиной». Когда им надоедает трепаться самим, они приглашают меня в качестве «женского голоса», или «женской точки зрения». Иногда я просто читаю что-то свое – Саша гениально подбирает музыку, это один из многочисленных его талантов. Игорь (который к Сашке очень привязан и боготворит его как художника), делает вид, что боится его начальственного гнева. Приходит в студию с какими-то бумажками, якобы подобострастно показывая, что к передаче готовился.

– Сашка будет ругаться, – говорит он, – я его страшно боюсь!

И вот, мы на радио, делаем передачу «о собаках». Входит Володя Фромер, увидел нас, обрадовался, расположился закурить… Игорь сказал, кивая на меня:

– Старик, при этой бабе курить нельзя. Она моментально беременеет.

И Володя испуганно прячет сигарету в пачку, прежде чем понимает, что это шутка.

Вот кажется уже, что можешь предугадать реакцию Губермана на то или иное событие, обстоятельство, фразу… И все-таки каждый раз попадаешь впросак.

– Ну что, – говорит, – опять голос пропал? Это тебя сглазили. Ты купи амулет, «хамсу», и повесь на шею.

Далее я с изумлением слушаю нечто новенькое в его репертуаре – до сих пор была убеждена, что все эти наговоры, сглазы, амулеты не имеют к нему ни малейшего отношения. А он, между тем, увлеченно рассказывает, как однажды на книжной ярмарке – поверх толпы читателей, ломящейся за его книгами – перехватил тяжелый взгляд некой поэтессы, у которой книг не покупали. И… на следующий день у него пропал голос. Сглазила баба!

– Да, да! – говорит он с невероятным увлечением. – Тогда Тате посоветовали знающие люди, она пошла и купила «хамсу». Я надел ее на шею и все – как рукой сняло!

И в тот самый момент, когда я уже готова поверить в серьезность его интонации, он произносит совсем невзначай:

– Антибиотики тоже хорошо помогают.

Соседка, пожилая тетечка, жене Губермана:

– Он у вас такой человечный! С кошелками ходит…

*

Литератор, особенно поэт, особенно, когда он работает в таком странном жанре, как четверостишия, живет – «как птичка божья», не зная «ни заботы, ни труда»… Поэтому он, как голодный волк, вынужден рыскать повсюду в поисках пропитания семье. Ведь давно известно: общество ничем не обязано своему певцу и летописцу, оно даже не обязано интересоваться – за счет чего эта птичка (этот волк, этот гончий пес) еще не дохнет с голоду.

А птичка не дохнет с голоду благодаря искрометному сценическому дарованию. Птичку хочется слушать и слушать. Ну, это понятно: мы выступаем, продаем свои скромные книжки…

Впрочем, как выясняется, дарование великолепного рассказчика можно использовать и в других, не менее увлекательных целях.

Года три назад один из владельцев крупного туристического агентства в Израиле предложил Александру Окуню и Игорю Губерману сопровождать за границу небольшую группу туристов в качестве… не гидов, нет, профессиональный гид имелся. В качестве их самих.

Известный израильский художник Александр Окунь – человек разностороннего дарования. Он пишет, ведет свою еженедельную радиопередачу на «Кол Исраэль», великолепно знает музыку, историю, литературу… Кроме того, является знатоком национальных кухонь. Только о французских или итальянских винах Саша может прочесть многочасовую лекцию.

– Ну, насчет Сашки все понятно, – сказала я Губерману, когда узнала о приглашении сопровождать группу туристов во Францию. – Он может читать лекции о чем угодно. А ты что там будешь делать?

– Я буду входить в автобус! – ответил он, не моргнув глазом.

Перед поездкой в Италию он позвонил мне. Сказал, что ужасно боится и зубрит всякие исторические книжки. Маршрут начинается в Риме, заканчивается в Венеции.

– Кстати, вот анекдот на эту тему, – говорит он: «Женская олимпийская сборная по плаванию проводит тренировки. Спортсменки одна за другой ныряют и проплывают дистанции.. На берегу сидит старая толстая еврейка, вяжет носок и комментирует каждый заплыв: «Ха, с такой задницей она еще на что-то .претендует! А эта чего руками размахалась!» и т. д.

Тренеру, наконец, это надоело, и он говорит:

– Слушайте, что это вы всех критикуете? Вы что-нибудь понимаете в этом виде спорта?