Читать книгу "Мистер Гвин - Алессандро Барикко"

— Знаю, что самым логичным решением было бы пригласить Тома, но мне сейчас трудно говорить с ним об этом деле; не думаю, чтобы он захотел меня понять. Мне нужен человек, который во все это верит; который знает, что все это реально и осмысленно.

Ребекка слушала его в изумлении.

— Вы хотите, чтобы я работала на вас?

— Да.

— Помогала вам в этом деле с портретами?

— Да. Вы единственный в мире человек, который по-настоящему знает, что это такое.

Ребекка покачала головой. Решительно, этому типу нравилось усложнять ей жизнь. Или, может быть, развязывать узлы.

— Минуту, — сказала она. — Одну минуту. Не так быстро.

Она встала, отдала книгу Клариссы Род Джасперу Гвину и направилась к киоску, где продавали мороженое, чуть дальше по дорожке. Взяла рожок с двумя разными сортами, и это оказалось не так просто: куда-то запропастился кошелек. Вернулась к скамейке, снова уселась рядом с Джаспером Гвином. Протянула ему рожок.

— Хотите попробовать?

Джаспер Гвин знаком показал, что нет, не хочет, и тут издалека пришли на память карамельки дамы в непромокаемой косынке.

— Сначала я должна объяснить вам одну вещь, — сказала Ребекка. — Я вышла из дому затем, чтобы объяснить вам ее, и теперь объясню. Если вы хотите продолжать делать портреты, это вам пригодится.

Ненадолго умолкла, полизала мороженое.

— В той мастерской все вопреки всякой логике легко, по крайней мере, так было для меня. Серьезно: ты находишься там, и нет ничего, что моментально не становится так или иначе естественным. Все дается легко. До самого конца. Вот об этом я и хотела с вами поговорить. Если хотите знать мое мнение, конец ужасен. Я даже спрашивала себя почему и теперь думаю, что знаю.

Она то и дело слизывала мороженое, боялась, что потечет.

— Вам это покажется глупостью, но в конце я ждала, что вы меня хотя бы поцелуете.

Вот так и сказала это ему, просто-запросто.

— Может быть, мне понравилось бы заняться с вами любовью там, в темноте, но уж точно я надеялась, что смогу завершить все это в ваших объятиях, так или иначе; дотронуться до вас, вот именно: дотронуться.

Джаспер Гвин хотел было что-то сказать, но Ребекка остановила его, сделав знак рукой.

— Послушайте: не поймите превратно, я не влюблена в вас, не думаю; это другое чувство, оно касается только того особого момента, той темноты и того момента. Не знаю, получится ли объяснить, но после всех тех дней, когда ты — всего лишь тело и мало что еще… ты влачишь бремя и ожидаешь, что в конце должно произойти нечто физическое, телесное. Какое-то воздаяние. Восполненный путь, сказала бы я. Вы его восполняете, когда пишете, но я? Но мы, все те, кто согласится позировать для портрета? Вы их отправите домой, как отправили меня, в ту же самую даль, из которой они пришли в первый день? Так вот, это неправильно.

Она откусила мороженое.

— Может быть, я ошибаюсь, но то, что почувствовала я, почувствуют все.

Пальцем поправила вылезающую массу.

— Когда-нибудь вы напишете портрет старика, и не будет никакой разницы, в конце этот старик захочет прикоснуться к вам, вопреки всякой логике и всякому желанию почувствует потребность к вам прикоснуться. Подойдет близко, проведет рукой по волосам или крепко сожмет плечо; пусть даже только это — но потребность возникнет.

Она подняла взгляд на Джаспера Гвина.

— И вы это ему позволите. В каком-то смысле вы ему это должны.

Слизнула сверху мороженое, добралась до вафли.

— Самое вкусное, — заметила.

Джаспер Гвин подождал, пока она доест, а потом спросил, согласна ли она на него работать. Но таким голосом он мог бы сказать, что очарован ею.

Ребекка подумала, что этот человек любит ее, только не знает об этом и никогда не узнает.

— Конечно, я согласна работать на вас, — сказала она. — Если обещаете не распускать руки. Шучу. Вы вернете мне Клариссу Род или возьмете почитать?

Джаспер Гвин вроде бы хотел что-то сказать, но в конце концов попросту вернул книгу.

Через три недели в некоторых журналах, тщательно отобранных Ребеккой, появилось объявление, которое после неоднократных попыток и долгих споров Джаспер Гвин решил ограничить тремя отточенными словами.

Писатель выполняет портреты.

Вместо адреса указывался абонентский почтовый ящик.

Это не сработает, сказала бы дама в непромокаемой косынке.

Но мир — странное место, и объявление сработало.

45

Первый портрет Джаспер Гвин сделал со старика шестидесяти трех лет, который всю жизнь продавал антикварные часы. Он был женат трижды и в последний раз благоразумно женился на своей первой жене. Единственное — попросил ее никогда больше об этом не говорить. Теперь он оставил торговлю ходиками и серебряными луковицами и шатался по городу, украсив запястье многофункциональными часами «Casio», купленными у пакистанца. Он жил в Брайтоне, у него было трое детей. Он постоянно расхаживал по мастерской и ни разу за тридцать четыре дня пребывания в звучащем облаке Дэвида Барбера не присел на кровать. Когда уставал, располагался в кресле. Часто принимался говорить, но вполголоса, сам с собой. Одна из немногих фраз, какие Джаспер Гвин уловил, сам того не желая, звучала так: «Если ты в это не веришь, можешь пойти и спросить у него». На двенадцатый день осведомился, нельзя ли покурить, но потом понял, что это ни к чему. Джаспер Гвин видел, как он со временем меняется: по-иному расправляет плечи, держит руки свободнее, словно кто-то их ему вернул. Когда настал верный день для разговора, он сказал все точно и с охотою, сидя на полу бок о бок с Джаспером Гвином, с хорошо скрытой стыдливостью положив ладони между ног. Его не изумили вопросы, и на самый трудный он ответил после долгого размышления, но так, будто годами готовил верные слова: Когда я был маленький и моя мама, элегантная, такая красивая, выезжала по вечерам — Вот что он сказал. — Когда заводил часы по утрам, у себя в магазине; и каждый раз, когда ложился спать, каждый распроклятый раз.

Последняя лампочка погасла, когда он лежал распростертый на полу, и в темноте Джаспер Гвин услышал с некоторой досадой, как он плачет, в высшей степени сохраняя достоинство, но безо всякого стыда. Подошел к нему и сказал: «Спасибо, мистер Троули». Потом помог ему подняться. Мистер Троули оперся о его руку, а затем стал нащупывать в темноте лицо Джаспера Гвина. Может быть, хотел погладить его по щеке, но получилось объятие, и Джаспер Гвин впервые соприкоснулся с нагим мужчиной.

Мистер Троули заплатил за свой портрет пятнадцать тысяч фунтов и подписал обязательство хранить полное молчание, под страхом тяжелейших денежных санкций. Дома, когда жена ушла, выключил весь свет, кроме одной лампочки, открыл папку и не спеша прочел шесть листков, которые приготовил для него Джаспер Гвин. На следующий день отправил письмо, в котором благодарил его и выражал свою полную удовлетворенность. Последняя строка гласила: «Не могу отрешиться от мысли, что, если бы все это случилось много лет назад, я был бы теперь другим человеком и во многом лучшим. Искренне ваш, мистер Эндрю Троули».