Читать книгу "Призраки - Эван Хантер"

работа с О'Брайеном увеличивала вероятность нежелательной перестрелки, большинство копов 87-го участка старались устроить так, чтобы не слишком часто работать с ним в паре. О'Брайена, возможно, незаслуженно, прозвали копом-неудачником. Он сам верил, что если в городе есть мужчина или женщина с оружием, то это оружие так или иначе будет использовано против него, и ему придётся защищаться. Однажды он сказал об этом девушке, с которой был помолвлен; она разорвала помолвку на следующей неделе, что неудивительно.

Однако сегодня — и на Рождество, и на Хануку — Мейер почувствовал, что возможности для насилия в компании О'Брайена, пожалуй, склоняются на восемьдесят двадцать в их пользу. Шансы возросли до девяноста к десяти, когда они получили вызов из Смоук Райз. Смоук-Райз был самым элегантным районом в границах 87-го полицейского участка, почти самостоятельным посёлком, с домами стоимостью от двухсот до трёхсот тысяч долларов, из большинства которых открывался великолепный вид на реку Харб. Более того, сигнал был 10–21 — «случившаяся кража», что означало, что вор исполнил свои песню и танец, а затем сошёл со сцены под не слишком бурные аплодисменты. Не было никакой опасности, что кто-то выстрелит в О'Брайена — или что О'Брайен выстрелит в ответ, — потому что на момент их прибытия совершившего преступление человека на территории не было.

Многие улицы в Смоук Райз были названы по-королевски — Виктория Сёркл, Элизабет Лейн, Альберт Вэй, Генри Драйв, — придавая району королевский тон, в котором он не нуждался и того не желал. Однако застройщик, не желая, чтобы этот район путали с более грязными участками на этой стороне города, сам дал названия улицам при разбивке участка. Когда у него закончились Норманды, Плантагенеты, Ланкастеры, Йорки, Тюдоры, Оранги и Гановеры, он перешёл на Виндзоров. А когда ему не хватило королевских особ, он перешёл на такие названия, как Вестминстер, Солсбери, Винчестер (от которого он отказался, потому что оно слишком похоже на винтовку) и Стоунхендж. Во всём этом месте царил абсолютно британский тон. Многие дома даже выглядели так, как будто их можно было бы поставить на каком-нибудь болоте в Корнуолле.

Кража произошла на Коронацион-драйв, за углом от Букингемской улицы. Дом представлял собой многоэтажное чудо из камня и свинцового стекла, возвышавшееся на берегу реки как летний дворец королевы. Человек, живший в этом доме, заработал своё состояние как торговец хламом, когда ещё можно было собрать огромные деньги, не отдавая 70 процентов из них дяде. Он по-прежнему говорил с отчётливым акцентом, и его «дезы» и «дозы» падали, как богохульства, в сводчатой гостиной с кафедральным потолком. Его семья — жена и двое сыновей — были одеты в праздничные наряды. Они ушли из дома без четверти одиннадцать, чтобы доставить на улицу рождественские подарки, а вернувшись домой в 12:30, обнаружили, что дом разгромлен. Они сразу же позвонили в полицию.

«Что он взял, мистер Файнберг?», — спросил Мейер.

«Всё», — сказал Файнберг. «Должно быть, он загнал грузовик на подъездную дорожку. Стереосистема исчезла, и телевизор, и меха, и драгоценности моей жены, и все мои камеры из шкафа наверху. Не говоря уже о всех подарках, которые лежали под ёлкой. Сукин сын забрал всё.»

В одном из углов гостиной стояла мамонтового размера рождественская ель, для установки и украшения которой, должно быть, потребовалась бригада из четырёх человек. Мейер не считал ёлку странной в еврейском доме. Он боролся с концепцией празднования Рождества вместе с язычниками (имеется в виду Модранихт, буквально «ночь матерей», древнеанглийский языческий праздник, отмечавшийся в ночь на 25 декабря, то есть в день, на который в христианской традиции приходится канун Рождества — примечание переводчика) с тех пор, как родились его собственные дети, и в конце концов сдался, когда им было соответственно девять, восемь и шесть лет. Его первым компромиссом стал деревянный ящик из-под апельсинов, украшенный креповой бумагой и напоминающий дымоход. Затем он перешёл к небольшой живой ели, увенчанной шаром, которая, как он сказал детям, была ханукальным кустом (куст или дерево, настоящее или искусственное, которое некоторые еврейские семьи в США выставляют в своих домах на время Хануки, это также может быть рождественская ёлка с украшениями на еврейскую тематику — примечание переводчика). После Рождества он надорвал спину, сажая это чёртово дерево на заднем дворе, а на следующий год купил срубленную сосну у благотворительной организации, продававшей их на пустом участке на углу. Он не чувствовал себя менее евреем оттого, что в его доме стояла украшенная ёлка. Как и для многих других язычников, для него этот праздник был скорее духовным, чем религиозным. Если что-то на земле могло объединить людей на самое короткое время, Мейер был только за это.

Некоторые из его друзей-евреев говорили ему, что он скрытый гой (слово из Танаха, обозначающее все народы, включая евреев; в настоящее время есть в нескольких языках, и обозначает нееврея — примечание переводчика). Он отвечал им, что он также скрытый еврей. Мейер был убеждён, что Израиль — это не родина, а чужая страна. Он был предан идее, что Израиль должен выжить и, по сути, выстоять, но в его сознании никогда не было сомнений, что он сначала американец, потом еврей и никогда не будет израильтянином. Он знал, что Израиль принял в своих осаждённых границах бездомных евреев со всего мира, но он никогда не забывал, что Америка принимала бездомных евреев задолго до того, как Израиль стал мечтой. Так что да, он давал деньги на посадку деревьев в Израиле. И да, он со всей страстью в душе ненавидел террористические акты против этой крошечной страны. И да, он жаждал увидеть те библейские места, о которых знал лишь по временам своей юности, когда шесть дней в неделю ходил на хедер (базовая начальная школа в традиционной еврейской религиозной системе образования — примечание переводчика) и был самым блестящим студентом в классе по ивриту. Он был рад, что в этом году Рождество и Ханука выпали на один и тот же день. В глубине души он подозревал, что все религиозные праздники много веков назад были общими; не случайно Пасха и Песах каждый год проходили так близко друг от друга, а иногда — как в случае с этим праздником — выпадали на один и тот же день. Лу Московиц, который был детективом 2-го класса в этом же участке, сказал Мейеру, что он больше не настоящий еврей. Мейер Мейер был настоящим евреем всеми фибрами своего существа. Он был настоящим евреем именно такого типа.

Этот вор действительно исполнил в доме Файнберга шикарный номер. По мере того, как детективы перебирали