Читать книгу "Марафон нежеланий - Катерина Ханжина"

вечер обе одинаково сказали, что ищут себя.

«А как же творческое задание?» – подумала я только сейчас. Хотя Маша как-то упоминала, что она любит фотографировать… Адам не был и не стал для них наставником, они воспринимали его как человека, которому платят деньги, а он на них работает.

Утром, после вечера, когда мы играли в «Я никогда не…», Настя не пришла на медитацию. Маша, смущаясь и краснея, сказала, что у Насти очень болит голова.

После медитации и утренней лекции Адам сказал:

– Вы заметили, как мы сегодня по-особенному расслаблены вместе? – имея в виду, что после вчерашней игры все стали более открытыми.

Но мне почему-то показалось, что он хотел подчеркнуть – без Настиного ворчания всем приятнее. Только я мысленно погрузилась в тот день и даже стала сама себе стройно, литературно, пересказывать его, как в джунглях по склону над нашей поляной затрещали ветки.

Я замерла, представляя окровавленную Машу, из последних сил ползущую к нам, или Настю с мачете, жаждущую мести. Но из-за густой зелени вылез Антон. Сосредоточенный на чем-то, он не заметил меня до момента, когда почти поравнялся с гамаком. Он резко вздрогнул, хотел что-то сказать, но потом посмотрел на меня как на пустое место, как бы мысленно махнув рукой: «Что перед ней объясняться», и пошел в свой домик.

Он не мог выходить за пределы «Джунглей» – выше по склону были скалы. У нашей поляны и с левой стороны склоны поросли густым тропическим лесом, но ближе к воротам лес редел, из него выступали бурые отвесные скалы.

Через ворота, теоретически, можно перелезть, но зачем? Тем более что его не было не более двадцати минут.

Я вспомнила его разодранный локоть и ноги в синяках, исполосованную щеку… Может быть, это его способ уединения – ползать по джунглям? Мне казалось, что, наоборот, там очень тяжело сосредоточиться на своих мыслях, нужно постоянно думать – куда поставить ногу, чтобы не поскользнуться, за что можно держаться, а что чревато неприятными иголками в ладони.

Как в тот день, который я вспоминала: мы все ползали по склону над нашей поляной. Практическим заданием было найти что-то, отражающее нашу проблему, внутреннюю боль. До сих пор на медитациях или перед сном в моей голове звучала Его фраза: «Ты просто колючка, а не роза». Поэтому я искала цветок, самый красивый, каким бы я хотела быть, на каком-нибудь колючем кусте или с лианой, душащей его. Но самое интересное, на что я наткнулась, был какой-то ствол, похожий на обычный бамбук, но покрытый мелкими иголками – я, не заметив колючек, ухватилась за него, и мне в руку впились десятки мелких тонких шипов. Срубить и унести этот «бамбук» я не могла, поэтому просто показала свою ладонь и сказала, что в этом вся я: «Сама колю себя и пытаюсь вынести из этой боли что-то чувственно-поэтическое».

Настя, все-таки присоединившаяся к нам днем, в джунглях рассекла бровь какой-то веткой, сорвала ее и, кинув к ногам Адама, сказал, что вот это ее боль сейчас, а внутри нет никаких проблем.

В один из следующих вечеров мы обсуждали игру «Я никогда не …». Ранее Адам дал нам задание написать небольшой рассказ о том событии, в котором мы засомневались.

Мне было стыдно рассказывать об обмане в предпоследнем вопросе, поэтому я написала про украденную розовую сумочку для Барби.

«Моя дешевая кукла с негнущимися суставами и волосами всего лишь до плеч всегда играла роль подружки второго плана у шикарных Барби моих подруг. В одиночестве я сочиняла для нее самые тернистые сценарии, часто с трагичным финалом. А с другими девочками приходилось играть всегда по сюжетам латиноамериканского мыла – их бедные красавицы попадали под розовые кабриолеты Кенов или устраивались работать служанками к этим до тошноты идеально выглядящим красавцам. Моя кукла с зелеными волосами (как-то я решила добавить ей легенду – что когда-то она была русалкой) играла в лучшем случае роль вредной подруги Кена. Но после пары игр, в которых моя умная злодейка переезжала или травила их овечек, ей доставались роли подруг-советчиц с парнем в виде плюшевого мишки, своих Кенов девочки перестали доверять мне, а у меня его не было. Я не понимала, что дело в моих замудренных сценариях, думала, что все изменится, если у меня появится настоящая Барби с грудью, которая не вдавливается при сильном нажатии пальцем, и густыми волосами до колен. И вот как-то мама принесла мне подержанную Барби от Розочки. От нее мне все доставалось практически в идеальном состоянии. Мы с девочками стали распределять роли. Их куколки были начинающими певицами. Я предложила создать трио, но оказалось, что моей Самой-Красивой-Барби-с-гнущимися-коленями-и-идеальным-твердым-телом уготована роль их неудачливой конкурентки…»

До кражи сумочки я дошла только на четвертой странице и поняла, что не смогу прочитать это при всех. Текст не выглядел изящным, не ласкал слух. Это были просто обиды маленькой девочки, завернутые в объемные предложения.

Я переписала еще раз, суше, как простой ответ на вопрос. Теперь текст был похож на неловкого человека, которого фотографируют перед толпой. С сутулой спиной, неуверенным выражением лица и неестественной позой. Чувствовалось, как я напряглась и замерла, когда писала это.

На третий вариант не осталось времени, поэтому я взяла оба. Я надеялась, что буду не первой, – тогда можно послушать, что написали другие, и выбрать текст.

Первой была Настя, и в тот момент все поняли, что здесь ей не место.

– У меня не было сомнений, когда я отвечала на вопросы. Я всегда предельно честна с собой. И с другими. – Она быстро посмотрела на Адама, а потом повернулась к нам: – Но у меня есть сомнения в правдивости всего этого. Я вижу здесь театр с режиссером, у которого больная фантазия, и актерами, которые никогда не снимают свои маски. Разве вам нравится…

– Настя, мы поняли, что ты не нашла времени между купанием в море и жеванием батончиков под одеялом, чтобы написать ответ на вопрос. Можешь быть предельно честна в этом с нами, – очень мягко прервал ее Адам.

Тон Насти уже был повышен, тихий голос Адама сбил ее речь. Она замолчала, пытаясь также спокойно сформулировать свои мысли.

И когда она была готова продолжить, Адам снова прервал ее, теперь уже жестким, сердитым тоном:

– Я не хочу, чтобы вы думали, что правила – это простая формальность. Систематическое нарушение режима, отказ от выполнения заданий, срыв занятий – мне нужно еще продолжать?

Адам повернулся к Насте. Она поджала свои тонкие губы и, сузив глаза,