Читать книгу "Инквизиция Cредневековья - Рамон Наварете"

церкви и презрения к божественным таинствам (15-я статья). На самом же деле отказ Жанны снять мужской костюм не был столь категоричным. Более того, девушка сама настойчиво и неоднократно просила суд допустить ее к богослужению, соглашаясь переодеться на это время в женское платье, если оно будет «как у молодых горожанок» и «длинное до пола и без шлейфа». Соответствующую запись в протоколе допроса от 15 марта прокурор, конечно же, оставил без внимания.

Но прокурор д’Этиве явно не учел характер подсудимой, ее живой ум, прекрасную память и умение быстро схватывать суть дела. Жанна стойко защищалась, отводя одно обвинение за другим. Большинство приписываемых ей «преступлений» она отрицала начисто, уличая прокурора во лжи и ссылаясь на свои предыдущие ответы и показания.

Лишь с отдельными статьями обвинительного акта она частично соглашалась, сопровождая свое согласие иным объяснением своих слов и поступков. Как правило, так было, когда прокурор касался ее военной деятельности.

Обвинительное заключение было похоже на откровенный политический заказ а-ля «Сделано в Англии». Жанне ставилось в вину намерение изгнать англичан из Франции (7-я статья), требование отдать ей ключи от завоеванных англичанами городов и убраться восвояси (22-я статья). Из всего этого делался вывод, что Жанна «находилась во власти злых духов, с которыми часто советовалась, как ей надлежит действовать» (23-я статья). Неужели господин прокурор действительно думал, что идею освобождения родной страны мог подсказать только дьявол?

Когда речь заходила о таких «преступлениях», Жанна ничего не отрицала. Да, она действительно взялась за неженский труд, но ведь «на женскую работу всегда найдется много других». Неправда, что она была врагом мира вообще, ведь она просила герцога Бургундского помириться с ее королем. С англичанами дело обстояло иначе, и суть своего отношения к ним Жанна формулировала так: мир с ними будет заключен лишь после того, как они уберутся к себе в Англию.

В целом можно сделать вывод, что труд прокурора д’Этиве пропал даром. Даже тенденциозно настроенным судьям стало ясно, что составленный им документ никуда не годится.

Во-первых, он был перенасыщен обвинениями.

Историк В.И. Райцес по этому поводу замечает: «Прокурор поступил вопреки мудрому правилу, гласящему, что тот, кто слишком многое доказывает, ничего не доказывает. Он доказывал слишком многое, не позаботившись отделить главное и основное от случайного и второстепенного. Среди массы мелких и вздорных обвинений затерялись те, которым судьи придавали решающее значение»[126].

Во-вторых, в обвинительном заключении слишком уж явно проступала политика. Складывалось впечатление, что Жанну судили не за преступления против веры, а за ее военную и политическую деятельность. Но это не входило в компетенцию церковного суда. Ну а явная приверженность прокурора интересам Англии и вовсе лишала судебное разбирательство даже видимости беспристрастия.

И.Р. Григулевич в своей «Истории инквизиции» пишет: «Пять месяцев, пока длился суд над Жанной, свора французских прелатов кормилась за счет англичан. По подсчетам историков, англичанам этот суд обошелся в 10 тысяч ливров, что вместе с ранее выплаченным за Жанну выкупом составляло 20 тысяч ливров. Эти деньги англичане получили с населения оккупированных ими областей Франции»[127].

* * *

Семьдесят статей прокурора д’Этиве были забракованы 2 апреля 1431 года на заседании трибунала в резиденции епископа Кошона. На том же заседании было решено составить новое обвинительное заключение, и сделать это поручили человеку, более для этого подходящему. Этим человеком оказался доктор теологии из Парижа Николя Миди. Через три дня новый документ был готов.

На этот раз он был значительно короче и содержал всего лишь двенадцать статей, каждая из которых представляла собой подборку модифицированных показаний Жанны. Из текста были убраны все явные нелепости. Осталось лишь наиболее «существенное»: «голоса», видения, «дерево фей», мужской костюм, непослушание родителям, попытка самоубийства, уверенность в спасении своей души и, конечно же, отказ подчиниться воинствующей церкви.

Эти двенадцать статей также были фальсификацией, но более утонченной и квалифицированной. Она заключалась в одностороннем подборе цитат из показаний Жанны и в их тенденциозной переработке. Так, например, в восьмой статье, где речь шла о «прыжке с башни Боревуар», воспроизводились слова Жанны о том, что она предпочитает смерть английскому плену, но опускалось то место из ее показаний, где она говорила, что, бросившись с высокой башни, она думала не о смерти, а о побеге. В таком же духе были обработаны и другие ее показания.

5 апреля суд одобрил и утвердил обвинительное заключение Николя Миди. С «Двенадцати статей» сняли копии и разослали их многочисленным консультантам и экспертам. В сопроводительном письме епископ Кошон и инквизитор Ле Мэтр просили сообщить в наикратчайший срок мнение относительно содержащихся в обвинительном заключении показаний подсудимой:

Не противоречат ли эти показания или некоторые из них ортодоксальной вере, святому писанию, решениям святой римской церкви, одобренным этой церковью мнениям и каноническим законам; не являются ли они возмутительными, дерзкими, преступными, посягающими на общий порядок, оскорбительными, враждебными добрым нравам или как-нибудь иначе неблаговидными, и можно ли на основе названных статей вынести приговор по делу веры?[128]

Понятно, что подобная постановка вопроса допускала возможность лишь утвердительного ответа. Консультантам и экспертам оставалось лишь выбрать любые из предложенных определений.

Так они и поступили. Не прошло и двух недель, как трибунал получил более 40 «экспертных» заключений. Совершенно очевидно, что все высказались за осуждение подсудимой, да и могло ли быть иначе, если копии «Двенадцати статей» рассылались лишь тем, кто полностью зависел от англичан и ревностно им служил?

Теперь оставалось услышать решающее слово, и его должен был произнести Парижский университет – этот оплот теологии и гонитель всяческой ереси. В середине апреля четыре члена университетской делегации во главе с Жаном Бопэром отправились в Париж, чтобы привезти оттуда заключение Сорбонны.

«Двенадцать статей» Николя Миди стали, таким образом, предметом широчайшего обсуждения. И только одно заинтересованное лицо ничего не знало об их содержании. Удивительно, но суд не счел нужным ознакомить с этим наиважнейшим документом саму подсудимую.

Грубейшее нарушение норм судопроизводства? Разумеется. Не первое и далеко не последнее. И что дальше? Ничего. На этом суде даже самые элементарные принципы законности попирались буквально на каждом шагу.

* * *

Процесс вступил в заключительную стадию. Теперь перед судьями встала новая задача: заставить Жанну отречься от своих «грехов».