Читать книгу "Солнце в руке - Буало-Нарсежак"

извините. У меня плохая память на лица. Прямо-таки болезнь какая-то!

Армель не умеет лгать, зато на лице ее всегда лежит привычная печать холодного равнодушия, которая служит ей лучшей защитой. Она ждала этой минуты. Она была к ней готова. Единственное, чего она не могла предвидеть, — подарок, который сейчас жжет ей руку. Но самое страшное уже позади. Не больше чем на секунду она лишь прикрыла глаза, чтобы собраться с духом. И потому спокойным и уверенным тоном находит нужным уточнить:

— Моя кузина Полетта ходила на лекции в училище при Лувре. Может быть, это была она?

— Вот как? Может быть, может быть… — задумчиво произносит Ван Лоо. — Люди часто бывают похожи… Знаете, в памяти иногда вдруг замаячит смутный образ, и кажется, еще чуть-чуть — и ты вспомнишь!

— Конечно, это была Полетта! Говорят, мы с ней очень похожи!

— Да, наверное, так и есть! Спасибо, что избавили меня от сомнений. В те времена мои родители часто наезжали в Бретань. Мы с вами вполне могли встретиться. Но у меня такое чувство, словно мы сейчас говорим с вами о какой-то прошлой жизни. Все это было так давно! Пойдемте лучше проведаем Жана-Мари!.. А врач у вас тут хороший?

Он по-прежнему говорит с ней тоном доброго приятеля — полусерьезным, полушутливым, и Армель с трудом сдерживается, чтобы не взорваться от негодования. Лжет он или в самом деле забыл? Почему тогда он с такой настойчивостью продолжает твердить об этом будущем совместном предприятии? Какой интерес он преследует? Что задумал? Разумеется, у нас очень хороший врач! Все-таки не к дикарям приехал! А этот тон превосходства! Нет, за столько лет он ничуть не изменился. Хочет казаться любезным, а ведет себя бестактно. Он идет на два шага впереди нее и, конечно, не догадывается, что она сейчас с пристальной ненавистью изучает его всего — от затылка до подметок. Он рассматривает окна в коридоре — пора покрасить! вон по стенам видны потеки… Она знает, что от его внимания не ускользнет ни одна деталь, и вполне возможно, что, продолжая улыбаться, про себя он подсчитывает, сколько может стоить эта обветшалая крепость, — подсчитывает чисто автоматически, по привычке все переводить в цифры. Он называет это «с умом вести дела». Уж не потому ли он вернулся раньше срока, что ему не терпится провернуть свою идею со «спонсорством»? Наверное, он считает выгодным вложить сюда капитал, чтобы впоследствии выкупить весь замок, ведь в его понятии «широко смотреть на вещи» — это наложить лапу на чужую собственность. Жана-Мари он сделает своим управляющим, ну а я… А меня… Нет, она даже думать не желает об этом! Это было бы слишком несправедливо!

А он уже стучит в дверь и тут же тихонько приотворяет ее.

— Где тут наш лентяй? Ишь как славненько устроился!

Он не ошибся, когда говорил, что Жану-Мари станет лучше от одного его голоса. Жан-Мари оживает на глазах. С мгновенно загоревшимся взглядом он уже приподнимается на локте, пытается протянуть руку и одновременно бормочет извинения.

— У меня что-то с пальцами, как при ревматизме… Но это скоро пройдет! — Его одолевает приступ кашля.

Армель силой заставляет его снова улечься.

— Что ты так разволновался? Господин Ван Лоо пробудет здесь какое-то время, и вы сможете разговаривать сколько захотите.

— До чего же глупо валяться с бронхитом! Это я на озере простудился. Я вам потом объясню!

— А тут и объяснять нечего, — вмешивается Армель. — Во всем виновата погода. Присаживайтесь, мсье Ван Лоо.

Она подталкивает к нему стул, но он, прежде чем усесться, торжественно опускает на колени больному кожаный футлярчик.

— Что это?

— Откройте! Да не пугайтесь! Это для вас.

Жан-Мари в экстазе. Он разглядывает подарок словно зачарованный. Потом робко нажимает на кнопку, которой приводится в действие механизм. Загорается огонек. Он гасит его и зажигает снова. Голубовато-желтое пламя послушно появляется из зажигалки.

— Это не значит, что вы должны курить только ради удовольствия щелкать зажигалкой! — предостерегает его Ван Лоо.

Жан-Мари обещает, что не будет, но вряд ли он слышит, о чем ему говорят. Он то отставляет драгоценную безделушку на расстояние вытянутой руки, то вновь подносит ее к себе и завороженно глядит, как на золотой поверхности играют блики света. Он счастлив, как мальчишка рождественским утром.

— Она такая же красивая, как моя монета! — говорит он.

И в доказательство сейчас же достает с груди цепочку с дукатом, которую носит теперь, как памятную медаль о первом причастии.

— Что это? — удивляется Ван Лоо. Блеск металла пробудил в нем интерес.

Армель отвечает первой:

— Эту монету подарил ему дед.

— Можно посмотреть?

— О! Не думайте, что это какой-нибудь раритет, — свирепо зыркнув на Жана-Мари, отвечает Армель.

А Жан-Мари уже протягивает монету Ван Лоо. Тому достаточно беглого взгляда, чтобы тут же оценить ее.

— Не раритет, говорите вы? — восклицает он. — Но это совершенно великолепный экземпляр! Это коллекционная вещь! Франц-Иосиф. Герб Австро-Венгерской империи. Вы просто не разбираетесь в монетах! Это может стоить… Ну, я, конечно, не специалист… Я полагаю, самое меньшее — полмиллиона. Как она к вам попала?

Его вопрос натыкается на настороженное молчание. Армель чувствует себя в ловушке. Жан-Мари, не решаясь ответить, уставился на нее, стараясь по ее лицу прочитать, что же говорить. Ван Лоо продолжает рассматривать монету, ощупывая ее с видом знатока.

— Она сюда прибыла издалека! — негромко говорит он. — Смотрите, как истончилась! Значит, много странствовала по свету. Вы обратили внимание на дату? 1915 год! Да, отменный экземпляр. Милый Жан-Мари, вы совершенно правы, что носите ее на груди, как медаль. Но вы поступите еще лучше, если поместите ее в банковский сейф. Носить такую ценность на цепочке, которая в любую минуту может порваться, — большая неосторожность! Вы не находите, мадемуазель?

Молчание.

— Я сказал что-нибудь не то? — спрашивает Ван Лоо.

— Нет, — отвечает Жан-Мари. Видно, что он в страшном смущении.

Зажигалку он уже убрал назад, в футляр, словно понимая, что не может оставить себе этот подарок, но руку тем не менее продолжает держать на футляре. Он колеблется. Колеблется и Армель.

— Ну что, расскажем ему? — чуть слышно спрашивает Жан-Мари.

Ван Лоо немедленно подхватывает:

— Конечно! Конечно, расскажите мне!

— Но это тайна! — говорит Армель.

— Я обожаю тайны.

— И вы дадите слово, что никому ничего не расскажете?

Уже произнося это, она вдруг осознает, что как раз его слову верить ни в коем случае нельзя. А с другой стороны, разве их с Жаном-Мари тайна не превратилась уже в насмешку? Ведь клад-то исчез.

— Ну что ж, — продолжает Армель, — в нескольких