Читать книгу "Наблюдатель - Шарлотта Линк"

его и вернуть вам. Джаз очень милая собака.

– Он для меня как ребенок, – ласково подхватила она.

Между тем я продрог. Все это время на задворках сознания крутилась одна-единственная обращенная к ней мысль: «Неужели ты не пригласишь меня на чашку кофе?» Конечно, Мишель Браун не знала, через что я прошел. Но я вернул ей ее «ребенка», неужели это не стоило кофе?

Некоторое время мы стояли и смотрели друг на друга, а потом Мишель Браун сказала:

– Итак, еще раз большое спасибо, мистер…

– Сигал. Самсон Сигал.

– Мистер Сигал, очень приятно. Я – Мишель Браун. Еще раз спасибо от всего сердца. Это был ужасный день. Я уже представляла, как Джаза переехала машина или его отловили для экспериментов над животными – чего я только себе не воображала… Это было ужасно.

– В таком случае желаю вам обоим приятного вечера, – сказал я и повернулся, чтобы уйти.

Она меня не удерживала. Прокричала вслед еще одно «спасибо», когда я был уже возле садовых ворот. Этим все и закончилось. Когда, уже на улице, я обернулся на ее дом, дверь была закрыта, и я снова остался один. Замерзший, голодный, до смерти уставший – ради чего?

Самое печальное, что в подобных ситуациях я неизменно прихожу к выводу, что такое случается только со мной. Вот, к примеру, Бартек – с пышными черными волосами, глубокими темными глазами, огненным взглядом и легким акцентом. Бартек, который становится совершенно неотразим в присутствии женщины. Кто может быть обаятельным и харизматичным, тому и достается их любовь и внимание. Его она бы точно пригласила, и вместе они отпраздновали бы счастливое возвращение собаки бокалом просекко. Может быть, Мишель Браун зажгла бы свечи или затопила камин, если, конечно, он у нее есть. И Бартеку не пришлось бы тащиться домой, как мокрому пуделю…

При этом подобное поведение кое-что выдает и в самой Мишель Браун. Она бросится на шею такому, как Бартек, и отмахнется от меня, как от навязчивого распространителя рекламы. Как будто я пытался навязать ей подписку на журнал. И это кое-что говорит о женщинах в целом. Большинство из них недорого стоит. Прядь черных волос, живописно падающая на лоб, восточноевропейский акцент – и от них можно получить что угодно. Бартек неплохой парень, но довольно поверхностный и чересчур рациональный. Я мог бы дать им гораздо больше, просто до сих пор у меня не было возможности себя показать.

Мама говорила то же. «Самсон – человек со второго взгляда, – вот ее слова. – У него большое сердце, но это надо разглядеть».

Женщины не склонны так углубляться. Они видят во мне застенчивого парня, который легко краснеет и не может даже пошутить как следует. С безработными тем более разговор короткий. Женщины любят деньги, и Мишель Браун не исключение. Она, конечно, заметила, что моя одежда совсем не дорогая и довольно поношенная. После этого со мной все стало ясно. Достаточно хорош, чтобы вернуть собаку, но пригласить на кофе… на это я непотянул.

Она как все. Чертовы женщины, они каждый раз выставляют меня комком грязи, потому что таков я и есть в их глазах…

Мишель Браун, я тебя ненавижу. Как и всех, кто причиняет мне боль.

Среда, 9 декабря

1

«Даже самая длинная ночь когда-нибудь заканчивается», – подумала Энн.

Только к шести утра ей наконец удалось успокоиться. Еще пару часов снаружи будет темно, но Энн всегда вставала в шесть – в будние дни, чтобы успеть на работу в клинику, а по выходным немного порисовать перед приготовлением завтрака. Независимо от времени восхода солнца, ее день начинался в шесть.

Энн всегда нравилось бодрствовать, пока другие спят. Она не изменила этой привычке и теперь, когда жила одна в доме посреди леса, который ночью звучал совсем иначе, чем днем. Это одиночество слишком непохоже на городское. В лесу размываются границы между сном и явью, ночью и днем, и в этом таится опасность. Особенно в самое темное время года, перед Рождеством.

Прошлую ночь Энн провела в гостиной. Закуталась в теплое одеяло и крохотными глотками пила горячее молоко, пытаясь успокоить нервы. А вчера легла спать около половины одиннадцатого вечера и еще с полчаса читала в постели. Быстро уснула, но спустя некоторое время словно что-то вырвало ее из сна. По стенам комнаты заскользили лучи света, загудел автомобильный мотор, а потом все кончилось.

Где-то там, в холодной декабрьской ночи, стоит машина. В ней сидит человек… и что? Чем он занимается в темноте, в этом безлюдном месте? Наблюдает за одиноким домом посреди леса? За голым зимним садом? Зачем?

Энн лежала в постели с колотящимся сердцем и так хотела надеяться, что ей все приснилось… Хотя и знала, что это не сон и не игра воображения. В последнее время этот свет пробегал по стенам гостиной достаточно часто, чтобы отнестись к нему серьезнее. Даже не имея ни малейшего представления о том, что это может быть.

Электронные часы возле кровати показывали двадцать три тридцать.

Энн встала и подошла к окну. Здесь тоже были ставни, но она никогда их не закрывала. Энн старалась двигаться осторожно, чтобы ее не заметили. Слабый лунный луч пробивался сквозь тучи. Все пусто – ни машины, ни человека. Но Энн знала, что там кто-то есть. Она замерла на месте, прислушиваясь к собственному дыханию.

На какое-то мгновение ей пришло в голову позвонить в полицию. Энн уже прокручивала в уме этот странный разговор:

Алло! Я живу посреди леса, совсем одна… Минут десять от Танбридж-Уэллс, если на машине. И мне кажется, кто-то наблюдает за моим домом. Это продолжается уже несколько недель. Там стоит машина… Я вижу свет, когда она подъезжает к моему дому с включенными фарами… По ухабистой лесной дороге, именно… а другой здесь нет. Потом свет гаснет, но машина-то должна быть. Я понятия не имею, чего этот человек от меня хочет.

Бред выжившей из ума старухи… Энн дважды одергивала тянувшуюся к телефону руку. Можно представить себе, как это выглядело бы со стороны. Женщина под семьдесят, достаточно странная, чтобы поселиться на богом забытой пустоши. К тому же вдова и рисует картины, похожие на предсмертный крик… Ну а теперь еще вообразила себе какую-то машину. И шум мотора.

По крайней мере, снаружи ее не видели. Энн зажгла везде свет, включила телевизор, чтобы слышать человеческие голоса. Убедиться, что не осталась одна в этом мире. Она вскипятила молоко. Снова замерзла, к собственному удивлению, и закуталась в одеяло. О сне