Читать книгу "Моя борьба. Книга пятая. Надежды - Карл Уве Кнаусгорд"

среду купил его последний роман.

– «Кровь. Это камень», – произнесла она басом, по-вестланнски выговаривая слова и пронзительно глядя на меня, потом зашлась звонким смехом, но тут же умолкла. – Фу, сплошное кривляние!

– А у тебя его нет? – спросил я.

– Я научусь, – сказала она, – я из них высосу все, что смогу.

К нашему столику подошел официант, и я выставил палец. Петра повторила мой жест, сперва я решил было, что она передразнивает меня, но потом понял, что она тоже заказала пива. Вернулась Труде, Петра повернулась к ней, а я склонился вперед, к Юну Фоссе.

– Вы знакомы с Яном Хьерстадом? – спросил я.

– Немного знаком, да. Мы коллеги.

– Вы себя тоже считаете постмодернистом?

– Нет, я скорее модернист. По крайней мере, по сравнению с Яном.

– Ясно, – сказал я.

Он опустил взгляд и, будто бы только заметив стакан, отхлебнул пива.

– Как тебе учеба? – спросил он.

Неужели он и впрямь меня об этом спросил?

Щеки мои запылали.

– Замечательно, – проговорил я, – я за такое короткое время столько всего узнал.

– Хорошо, – сказал он, – а то мы с Рагнаром не очень часто преподаем. Для нас это почти так же ново, как и для вас.

– Ясно, – повторил я.

Я понимал, что должен что-то сказать, что между нами внезапно завязалась беседа, но что именно сказать, я не знал, и, когда молчание затянулось на несколько секунд, Фоссе отвернулся, и с ним тотчас же заговорил кто-то еще; я встал и пошел в туалет в конце коридора, возле входа. Возле писсуара стоял мужчина, я знал, что, если встану рядом, у меня ничего не получится, поэтому я дождался, пока освободится кабинка. Внутри на кафельном полу валялись клочки туалетной бумаги, разбухшие от мочи или воды. Запах был резкий, и когда я мочился, то медленно выдыхал. Послышалось журчание воды в раковине. Потом загудела сушилка для рук. Я спустил воду и вышел как раз в тот момент, когда двое мужчин исчезли за дверью, а в туалет вошел еще один, с выпирающим животом и рыжеватой бергенской щетиной. Несмотря на неопрятность, мокрый, грязный пол и неприятный запах, туалет обладал той же внушительностью, что и ресторан с белыми скатертями и официантами в фартуках. Наверное, кафельная плитка и писсуары сохранились тут с прежних времен. Я ополоснул под краном руки и посмотрел на собственное отражение в зеркале – по нему никто и не сказал бы, что я чувствую себя неполноценным. Вошедший мужчина встал перед писсуаром, я повертел руками под сушилкой и вернулся к столику, где меня ждал новый бокал пива.

Покончив с ним, я заказал еще, напряжение внутри постепенно отпустило, на смену ему пришло что-то мягкое и приятное, я уже не чувствовал себя на обочине беседы, на обочине всей компании, наоборот, я был в центре; вскоре я уже болтал то с одним, то с другим, и отлучаясь в туалет, я будто вел с собой всех остальных, они кружились у меня в голове, – хаос из лиц и голосов, мнений и суждений, хохота и хихиканья, – и сперва не заметил, когда остальные начали потихоньку расходиться, это происходило точно на задворках внимания и не представляло опасности, прочие по-прежнему болтали и пили, но затем поднялся сначала Юн Фоссе, за ним следом – Рагнар Ховланн, и дело приняло плохой оборот, ведь без них мы ничто.

– Возьмите еще по пиву, – упрашивал я, – время еще детское. А завтра суббота.

Но они были непреклонны, им надо домой, а едва они ушли, как ряды наши совсем поредели, хоть я и просил каждого побыть еще чуть-чуть, и вскоре за столиком остались лишь мы с Петрой.

– Ты же не уходишь? – спросил я.

– Скоро тоже пойду, – сказала она, – я живу на окраине, так что надо успеть на автобус.

– Хочешь, у меня переночуй, – предложил я, – я в Саннвикене живу. У меня есть диван, на нем и ляжешь.

– Чего это тебе выпить приспичило? – рассмеялась она. – И куда пойдем? Здесь так долго сидеть не принято.

– Может, в «Оперу»? – предложил я.

– Давай, – согласилась она.

На улице было светлее, чем я ожидал, в небе над нами еще догорали остатки летнего вечернего света, и мы пошли в сторону театра мимо вереницы такси по мокрой брусчатке с будто размазанным по ней темно-желтым светом фонарей, сквозь сеющий дождь. Петра держала в руках черную кожаную сумку, и хотя я не смотрел на нее, но ощущал, какое у нее серьезное и упрямое лицо, какие резкие и угловатые движения. Подобно хорьку, она укусит любого, кто протянет к ней руку.

В «Опере» нашлось несколько свободных столиков, мы сели на втором этаже, возле окна. Я взял нам пива, и Петра, залпом осушив почти полбокала, утерла тыльной стороной ладони губы. Я раздумывал, что бы сказать, но, ничего не придумав, тоже выпил половину.

Прошло пять минут.

– А что ты делал в Северной Норвегии? – вдруг спросила она, причем так естественно, будто мы давно уже сидели и болтали, однако смотрела она на полупустой бокал на столешнице.

– Работал учителем, – ответил я.

– Это я знаю, – отмахнулась она, – но как тебе такое вообще в голову пришло? Чего ты добивался?

– Не знаю, – сказал я, – просто так сложилось. Вообще-то я уехал туда, чтобы писать.

– Странная идея – устроиться на работу в Северной Норвегии, чтобы писать.

– Возможно, – я кивнул.

Петра пошла за пивом, а я огляделся: народу вокруг заметно прибавилось. Зажав в руке стокроновую банкноту, Петра поставила локоть на стойку, за которой один из официантов нацеживал пол-литровую кружку. Оскалилась, нахмурила брови. В один из первых дней нашего знакомства Петра рассказала, что сменила имя. Я решил, что речь о фамилии, но нет, она сменила как раз имя. На самом деле ее звали Анне или Хильде, обычным, ничем не примечательным именем, и, думая о ней, я размышлял, каково это – отказаться от собственного имени; к своему я испытывал тесную привязанность, поменять его было бы немыслимо, это изменило бы все. А она это сделала.

Мама тоже меняла имя, то есть по традиции взяла папину фамилию, но потом сменила ее обратно на девичью. Менял имя и папа, такое случается реже, однако и он сменил только фамилию, а не имя, принадлежавшее лишь ему.

Петра, держа в руках по пол-литровой кружке пива, уселась за стол.

– Ты на кого поставишь? – спросила она.

– В смысле?

– В школе, в нашем классе.

Мне совсем не понравилось, как она выразилась, сам я предпочитал говорить, что учусь в академии, но я промолчал.

– Не знаю, – ответил я.

– Я же говорю – «поставишь». Ясное дело, откуда тебе знать.

– Мне понравилось,