Читать книгу "Юла и якорь. Опыт альтеративной метафизики - Александр Куприянович Секацкий"

трудности в идентификации щетки, в которую воткнута палка.

Да, мы можем сосредоточить внимание на дистанции проскока, на зоне неразличимости, можем расчистить и поднять какое-нибудь свернутое измерение. Для этого следует выбрать путь (метод) «умного электрона», и Фрейд с Юнгом не единственные пользовавшиеся этим приемом. Мы также можем представить себе, что на высоком холме сидит художник и ему не особо нужна аптека. Общая панорама городка заинтересовала его несколько больше, но он понимает, что где-то уже такое видел. Но вот вдруг в ходе очередного уточнения, когда картинка вроде бы была и не в фокусе, какое-то ни то ни сё: странная крыша, слишком большая для одного дома, стая птиц не в фокусе, почти неотличимая от листвы деревьев, солнечные зайчики и блики, почему-то видимые буквально повсюду… И художник сказал: «Стоп. Это оно. Это пропавшее измерение живописности мира, я хочу поднять и развернуть его».

И если такое получится у художника, некий мир может выйти из невидимости, переместиться на устойчивую орбиту, так что стая птиц, больше похожая на листву, если смотреть издалека и сверху, не потребует теперь неуклюжего описания вроде щетки, в которую воткнута палка, эта экспрессия, возможно, получит его персональное имя или то имя, которое даст миру увидевший его так. Сказанное в полной мере относится и к поэту, и к музыканту: демиургия искусства создает пробные миры, скромно именуемые проектами. В этой сфере чистой проективности, затейливости миражей, художник не завидует даже Богу, поскольку понимает, что преимущество Бога состоит в полноте воплощенности, в сущности, в материи, в том, что все, что однажды было сфокусировано, будет и впредь существовать и возобновляться, если оно сфокусировано Богом.

Бог никогда не держал в руках швабры Витгенштейна, это не его инструмент. Что же касается художника, то и для него уклонение в чистую химерность, в общем, бесперспективно; скорее, он должен действительно отыскать ракурс одного из закатившихся миров и в общем случае держаться поближе к одной из хороших данностей. И буквально не выпускать из рук щеточку: работа дополнительного прояснения никогда не бывает излишней даже на стационарной орбите, где повышенная обитаемость неизбежно вносит собственные искажения.

Построения химерологии, образцом которых остается сон Ивана Федоровича Шпоньки, представлены отчасти в фантастике, но прежде всего в литературе и театре абсурда. Их общая черта – краткосрочность и в силу этого неминуемая периферийность в искусстве. Уже приходилось отмечать[32], что тексты абсурда суть по определению короткие тексты – в противном случае в них непременно возникают элементы сюжетности и психологического реализма.

Таким образом, квантовый характер восприятия, сознания, эффективных теорий и эффективных практик является некой непреложностью, благодаря чему его строгая квантованность легко теряется из виду. Но о ней всегда можно напомнить, обратившись, например, к просьбе Витгенштейна: «Принеси мне палку и щетку, в которую она воткнута». Это подходящая формула для пресечения всякой незаконной химерологии, спонтанного расфокусирования той или иной «хорошей данности». Чаньские и дзенские наставники, несомненно, одобрили бы подобное применение, поскольку можно просто огреть палкой по спине, а можно заставить мысленно воткнуть эту палку в щетку и принести требуемый объект – эффект, в сущности, будет тем же.

Следует также заметить, что археологические раскопки «на руинах Рима», то есть в межквантовых проемах свернутых и свернувшихся измерений, требуют не только наличия определенных инструментов (швабры Витгенштейна, бритвы Оккама и др.), но и отсутствия, точнее отключения, некоторых стандартных установок сознания. Должна быть, например, отключена установка на фактичность в позитивистском смысле. Дело в том, что с позиций этой установки о виртуальных частицах, собственно, нечего сказать: «Они не то что бы есть», – заметил один физик[33], добавив, что и отрицать их нет никаких оснований. Ну а вот что писал Фрейд, автор самого успешного проекта реставрации:

«И вот поразительно то, что эти инфантильные сцены не всегда верны. Да-да, в большинстве случаев они не верны, а в некоторых отдельных случаях находятся в прямой противоположности к исторической правде. Вы видите, что это открытие, как никакое другое, способно дискредитировать или анализ, приведший к такому результату, или больных, на высказываниях которых построен анализ, как и все понимание неврозов. А кроме того, есть еще нечто весьма смущающее. Если бы вскрытые анализом инфантильные переживания были бы всегда реальными, у нас было бы чувство, что мы стоим на твердой почве, если бы они всегда оказывались поддельными, разоблачались бы как вымыслы, фантазии больных, то нам нужно было бы покинуть эту колеблющуюся почву и искать спасения на другой. Но ни то ни другое не соответствует истине, а положение дел таково, что сконструированные или восстановленные в воспоминаниях при анализе детские переживания один раз бесспорно лживы, другой раз столь же несомненно правильны…»[34]

Столь честное признание нечасто встретишь в гуманитарных дисциплинах, тем более что оно и вправду принадлежит лучшему реставратору свернутых измерений. Теперь опять к сравнениям. Гоголь, обладатель абсолютного инферноскопического зрения, не ставил себе задачи систематизировать и «взаимно упорядочить» обнаруживаемую повсюду чертовщину. Зато он установил знак принципиального инфернального равенства между той нечистью, что водится на хуторе близ Диканьки, и той, что встречается на Невском проспекте, – подобное не удалось даже Кафке, тоже обладателю отменного инферноскопического зрения. Зигмунд Фрейд, можно сказать, заглянул в ту же расщелину, но провел целенаправленную выборочную реставрацию – именно поэтому проявленная честность самоотчета дорогого стоит.

Честный физик сказал бы, что в облаке виртуальных частиц или в межорбитальном пространстве атома нет ничего фактического; кое-где можно говорить о распределении вероятностей, кое-где предположение о существовании может быть полезным для той или иной эффективной теории – хотя чаще всего оно является безразличным. Ну а Фрейд? Вот еще одна цитата из того же произведения:

«Мы готовы уже оскорбиться тем, что больной занимал нас вымышленными историями. Действительность кажется нам чем-то бесконечно отличным от вымысла и заслуживающим совершенно иной оценки. Впрочем, такой же точки зрения в своем нормальном мышлении придерживается и больной. Когда он приводит материал, который идет от симптомов к ситуациям желания, построенным по образцу детских переживаний, мы сначала, правда, сомневаемся, идет ли речь о действительности или о фантазии. Позднее на основании определенных признаков мы можем принять решение по этому поводу и перед нами встанет задача ознакомить с ним и больного. При этом дело никогда не обходится без затруднений. Если мы с самого начала открываем ему, что теперь он собирается показать фантазии, которыми окутал свою историю детства как всякий народ сказаниями свой забытый доисторический период, то мы замечаем, что у него нежелательным образом вдруг понижается