Читать книгу "Рывок на волю - Борис Седов"

Уже заметно смеркалось, когда Комяк вышел к довольно широкой и глубокой безымянной реке. Немного поднявшись вверх по течению и решив, что искать брод бесполезно, самоед быстро разделся, скрутил в тугой узел одежду, засунул ее в вещмешок, связал лозой сапоги, повесил их на шею и решительно вошел в воду. Переплывать реку ему пришлось три раза. Сначала туда (с вещмешком и сапогами). Потом обратно. И опять на противоположный берег – на этот раз с карабином.

Потом он, немного отойдя от реки и даже не разжигая костра, наскоро перекусил тушенкой и сухарями и, нарезав елового лапника, прилег на него, чтобы забыться в чуткой полудреме охотника часа на полтора, а уже с первыми проблесками зари отправляться в дальнейший путь.

От реки, насколько Комяк помнил местность, до ближайшего сикта спасовцев было не менее тридцати верст. «Часов шесть пути», – прикинул самоед наутро, когда, как только в лесу чуть-чуть посветлело, поднялся со своей неудобной, но такой привычной таежнику лежанки из лапника и сразу, не тратя ни единой секунды на раскачку, закинул на плечо вещмешок и карабин и пошагал в глубь тайги. Так, будто и не спал еще две минуты назад, а лишь присел перемотать сбившуюся портянку. И по случаю выкурить папироску…

Вместо шести часов он уложился меньше чем в пять. Было девять утра, когда Тихон обнаружил первые признаки человеческого жилья, – сперва недавно выкошенную большую поляну с тремя стогами еще не вывезенного сена, потом большую полоску пшеницы. И сразу до него донесся близкий крик петуха. И ленивый собачий брех. «Вот прямо за этой рощицей, – определил самоед и трижды перекрестил себя кержацким двуперстием. – Собаки бы не набросились».

Сикт спасовцев открылся перед ним метрах в двухстах впереди, стоило ему выйти на опушку березовой рощи, предварительно продравшись через густые кусты тщательно обобранного малинника. Четыре крепких избы-пятистенка выстроились вдоль неширокой речушки. Избы-близняшки. Каждая по фасаду в три небольших окна с резными наличниками, выбеленными известкой. Каждая с потемневшей от времени драночной крышей. У каждой гостеприимно дымит труба. И лишь одна, крайняя слева, изба выделялась из этого квартета оленьими рогами, закрепленными на охлупке.[19]

А шагах в тридцати от самоеда, удивленно уставившись на нежданного пришельца из пармы, стояли однорукий чернобородый мужик с литовкой и мальчик лет десяти. Оба были одеты в длинные домотканые рубашки, подпоясанные простыми пеньковыми веревками. У мужика на ногах Комяк сумел разглядеть лапти и онучи. Мальчик, кажется, был босым. Впрочем, высокая, еще не скошенная трава, скрывала его чуть ли не по пояс.

Не раздумывая ни секунды, Комяк решительно направился к спасовцам, но мужик, не дожидаясь его приближения, отвернулся и одной левой рукой начал настолько ловко махать литовкой, что ему позавидовал бы любой опытный косарь. Мальчик остался на месте и, приоткрыв щербатый рот, с удивлением взирал на незнакомого косоглазого дядьку.

– Бог на помочь, – громко произнес самоед.

Мужик не ответил. Только: «Вжик, вжик» – звенела коса. И удивленный мальчик громко сглотнул слюну.

– Бог в помощь, братец, – повторил самоед, и на этот раз мужика проняло.

Он обернулся и исподлобья посмотрел на Комяка. Его взгляд, казалось, бы говорил: «И до чего же вы все меня заманали. Шаритесь тут, понимаешь, целыми толпами, косить не даете. Мать вашу!»

– Пошто пришел? – Голос у мужика был глухим и негромким. – Неча тебе здеся делать.

– Неча бы делать, так не пришел бы, – отрезал Комяк. – Нужда привела. Большая нужда.

Всем своим видом мужик демонстрировал, что ему глубоко наплевать на любую нужду.

Хоть большую, хоть малую. Но все же он задал лаконичный вопрос:

– Что за нужда?

– Товарищ в парме у меня помирает. Грудь застудил. Если не приютите, не выживет.

Мужик протянул литовку мальчишке, вытер ладонь о полу рубашки. У него в глазах промелькнула искорка интереса.

– Грех это, – пробормотал он.

– Что грех? Что не выживет? Или что приютите, поможете?

– Грех это, – тупо повторил мужик. И добавил: – Не мне то решать.

– Так отведи меня к тому, кто решает, – взмолился Комяк. Он был готов раздавить этого чернобородого тормоза.

– Община решает, – негромко пропел спасовец и забрал обратно у мальчишки литовку. Похоже, он посчитал беседу законченной и собрался продолжить косьбу.

А самоед положил ладонь на рукоятку «Ка-Бара». Он твердо знал, что если ему откажут в помощи в этом сикте – а больше помощи ждать неоткуда, – и Коста умрет, то он вернется сюда, прихватив «Спас-12», и разнесет картечью все это гадючье гнездо. Спалит всю деревню к чертовой матери! И первым сдохнет этот однорукий ублюдок! Он сдохнет прямо сейчас!

– Архип, – неожиданно обратился мужик к мальчику. – Беги, сынок к старцу Савелию. Передай ему, что мирской нам поведал. Испроси позволения к сикту ему подойти, с общиной поговорить. Беги, сынок. – И, проводив взглядом замелькавшего голыми пятками по направлению к речке мальчишку и демонстративно не замечая самоеда, продолжил махать косой.

Комяк же устроился на свежей изумрудной отаве, не торопясь перемотал портянки и принялся грызть сухарь, внимательно наблюдая за тем, как Архип, уже переправившись на другой берег реки, промелькнул между домами и скрылся из виду. Не прошло и пяти минут, как он уже, словно на крыльях, несся обратно.

«Быренько», – удовлетворенно подумал Комяк.

Запыхавшийся мальчик остановился перед ним, положил земной поклон и сбивающимся звонким фальцетом торжественно произнес:

– Старец Савелий к себе призывает. Пошли, провожу. – И, бормоча какие-то то ли молитвы, то ли присловия, не спеша поплелся обратно к сикту.

С того места, где дожидался ответа Комяк, поверхности воды, скрытой высокими берегами, видно не было, и самоед был уверен, что через реку предстоит переходить вброд или переплывать на лодке. Каково же было его удивление, когда он обнаружил прочные широкие мостки, по которым без проблем бы прошла небольшая подвода и к которым с обеих сторон на крутых увалах берегов были оборудованы пологие спуски. «М-да, – решил он, – умеют эти старообрядцы обустраивать как следует свою жизнь, хотя и затаились в самой глуши. Не чета нашим, усть-цильмским, испорченным цивилизацией».

Они с мальчиком обогнули крайнюю избу с оленьими рогами на охлупне, и перед взором Тихона открылся просторный хозяйственный двор. С большим двухъярусным сараем для сена и для скотины. С огромной поленницей, в которой дров даже в расчете на четыре дома должно было хватить не на одну зиму. Сразу за поленницей начинался бескрайний огород, обнесенный высоким тыном, на кольях которого были развешаны крынки и тряпки. Под специальным навесом стояли две телеги и лежала на борту небольшая самодельная лодка. Там же на столбе была развешана упряжь и седло для верховой езды.