Читать книгу "Отшельник - Борис Седов"

К тому самому кресту, который так озадачил Семена, был приколочен голый человек. Его ладони, прибитые к концам горизонтальной перекладины креста большими гвоздями, были окровавлены, и на землю часто капала темно-красная кровь. Ноги были тоже прибиты гвоздями, но, в отличие от того, как обошлись с Христом, этого человека не поддерживали веревки, и он всей своей тяжестью висел на четырех гвоздях, для надежности загнутых кверху. Руки его задрались наверх, живот нелепо выпятился вперед, а ступни вывернулись так, будто он хотел пробежаться в лезгинке.

Рот распятого был широко открыт, и человек громко кричал от боли и страха.

От креста, переговариваясь друг с другом, удалялись два солдатика. У одного из них под мышкой торчал молоток. Они остановились, тот, у которого руки были свободны, дал другому прикурить, потом мельком оглянулся на крест, и они пошли дальше.

Семен ошеломленно уставился им вслед, потом повернулся в строну барака, но, кроме него, зрителей не нашлось. Он снова посмотрел на приколоченного к кресту человека, но тот уже замолчал и безвольно обвис на гвоздях — как видно, потерял сознание от боли.

Солдатики скрылись за одним из бараков, и Семен, проводив их взглядом, заметил, что на окне того корпуса, где находился кабинет Штерна, шевельнулась занавеска. Семен представил себе, как начальник колонии Штерн наблюдает за казнью, злорадно потирая руки и хихикая. Такое глупое предположение, конечно, никак не вязалось с образом здоровенного рыжего немца, который, безусловно, мог задавить кого угодно собственными руками — силы и жестокости у него хватит, но уж на роль сладострастного маньяка он не годился никоим образом.

Остаток дня Семен пролежал на койке, то задремывая, то просыпаясь от какого-нибудь звука вроде кашля или скрипа койки, и наконец в бараке прозвучал обыкновенный школьный звонок. Зеки — или, как сказал Штерн, «курсанты» — зашевелились и потянулись к выходу. Семен понимал, что хоть он тут и новичок, на которого по непонятной причине никто не обращает явного внимания, он должен поступать как все. А кроме того, по времени дело подошло к ужину, так что он встал с койки, с хрустом потянулся и пошел вслед за всеми. Выйдя на улицу, зеки-»курсанты» сбились в небольшую группу и молча пошли куда-то. И опять — никакой охраны, никаких лагерных строгостей, полная самостоятельность. Семен с опаской покосился в сторону креста, но тот был пуст. Человек, который несколько часов назад висел на гвоздях, исчез. Только темных пятен прибавилось.

Через минуту Семен убедился в том, что он был прав насчет ужина. Они подошли к большому бараку с освещенными окнами и стали заходить внутрь. Портной, оказавшийся рядом с Семеном, толкнул его локтем и кивнул. Семен не понял, что он имеет в виду, но на всякий случай сел за стол напротив него. Еду разносили солдаты, которые совершенно спокойно ходили между столами и ставили на них алюминиевые бачки и чайники. На их лицах было равнодушное выражение скотников, наваливающих сено в ясли. А те, кому они принесли пищу, брали ее с таким же равнодушием и спокойствием. И опять Семена поразила неестественная тишина, царившая в столовой. Что у них — языки вырезаны, что ли? — подумал Семен. Но Портной-то разговаривает…

Однако нужно было не размышлять, а есть. И Семен навалил себе в миску целую гору макарон по-флотски. А как же хряпа, подумал он, наворачивая макароны, тут ведь зона для уголовников, а кормят лучше, чем в армии — вон какой кусман мяса попался!

Портной, сидевший напротив Семена, тоже не стеснялся. Шевеля ушами, он уписывал макароны за обе щеки, и не похоже было, что тяжкая жизнь на зоне отбила у него аппетит. Запихнув в рот полную ложку жратвы, он поднял глаза на Семена и невнятно прошамкал:

— Нужно поговорить.

Семен кивнул и налил себе чаю.

Запивая сытный ужин сладким горячим чаем, он незаметно огляделся и увидел в углах под потолком несколько маленьких черных цилиндриков. Торчали они и между окон. Семен понял, что это камеры наблюдения, и ради интереса пересчитал те, которые смог заметить. Получилось семнадцать. Ого, подумал он, это серьезно. А ведь кто-то должен следить за всем этим… И если камеры слежения имеются в столовой, то, значит, они есть и в бараке, и на улице, и в большом деревянном сортире, который он уже успел посетить. Теперь Семен понял, почему все тут происходит без присутствия охраны. Зачем болтаться между зеками, если можно спокойно наблюдать за каждым, где бы он ни находился! Наверное, тут и микрофончики имеются, не зря все молчат, да и Портной уж слишком осторожничает, не сказал о предстоящем разговоре ни в бараке, ни на улице, а только здесь, среди чавканья и лязганья посуды, да еще рот набил перед этим, чтобы слышно хуже было…

Допив чай, Семен вытер губы рукавом и сел прямо, равнодушно глядя перед собой. Он решил на всякий случай вести себя так же, как все, чтобы ничем не отличаться от остальных и не привлекать к себе внимания невидимых наблюдателей. Хотя, подумал он, наверняка они следят за ним как-то особенно, потому что он тут новенький. Его оставили в покое, но это, видимо, только в первый день. А завтра… Что же будет завтра?

Незаметно пересчитав столы, Семен умножил их на десять, по числу сидевших за каждым столом людей, и получилось, что в этот момент в столовой было триста двадцать человек. Семен сделал это просто так, но знать, сколько на этой странной зоне народу, не мешало в любом случае.

Окончание ужина было возвещено таким же школьным звонком, как и в бараке. Курсанты с лицами каторжников дружно встали и пошли наружу. За дверью стоял Штерн, который, не говоря ни слова, указал рукой в сторону плаца, и молчаливая толпа направилась в указанном направлении. Выйдя на плац, люди построились, как для вечерней проверки, и замерли.

Штерн вышел на середину, безразлично оглядел строй и закурил. Рядом с ним стоял солдат, у которого не было никакого оружия, кроме обыкновенного штык-ножа, висевшего на поясе.

Из-за барака показались еще двое солдат, между которыми шел человек в такой же, как и на Семене, униформе. Они не были вооружены даже штыками, и шли как на прогулке. Так же спокойно шагал и тот, кого они вели.

Услышав их шаги, Штерн оглянулся, удовлетворенно кивнул, откашлялся и сказал:

— Один из вас сказал мне, что ему не нравится то, что здесь происходит. Хочу напомнить вам, что вы не люди, вы — ничто. Но у каждого из вас есть одна-единственная свобода. И он предпочел ее. Я не возражаю.

Штерн повернулся и сделал знак солдату, стоявшему рядом с ним.

Солдат вынул из коричневых пластиковых ножен штык-нож и протянул его человеку, приведенному безоружными солдатами. Тот принял нож и, легко нагнувшись, воткнул его в землю перед собой. Потом, расстегнув форменную рубаху, снял ее через голову и бросил на землю рядом с ножом.

Посмотрев на его обнаженный могучий торс, Семен невольно одобрил то, как содержал себя этот сильный мускулистый мужчина. А тот тем временем вытащил нож из земли и, выпрямившись, без всякой паузы с размаху вонзил его себе в левую сторону живота. Семен едва не ахнул, но сдержался. Он заметил, что Штерн внимательно смотрит на него, и усилием воли сохранил на лице выражение невозмутимости и равнодушия.