Читать книгу "Красный нуар Голливуда. Часть II. Война Голливуда - Михаил Трофименков"

Нью-йоркская премьера «Кризиса» состоялась 11 марта, через два дня фильм вышел в прокат, а еще через день Гитлер вызвал к себе Гаху — президента того, что осталось от Чехословакии, — и потребовал принятия германского протектората. В тот же день вермахт без боя оккупировал Чехию.

Фильм «В Европе гаснет свет» Клайн задумал как «портрет» континента, предчувствующего большую войну, но делающего вид, что умиротворение агрессоров способно ее предотвратить. К середине лета 1939-го он завершил основные съемки в Великобритании и Франции. Но то ли та самая интуиция, то ли обостренное чувство политической и профессиональной ответственности подсказывали: для очистки совести в фильме должен быть и польский, точнее данцигский материал.

С 1933 года «вольный город» Данциг, новая «горячая точка» Европы с преобладающим немецким населением, управлялся местными нацистами — но по Версальскому договору не мог ни воссоединится с Германией, ни вести самостоятельную политику: внешние сношения контролировала Польша. События развивались по судетскому сценарию, однако казалось, что германо-польский конфликт разрешится без войны — хотя бы в краткосрочной перспективе. Клайн, обосновавшийся в Лондоне, не собирался ехать в Данциг: он довольствовался бы и съемками достойного доверия журналиста.

Кто-то рекомендовал 26-летнего фотографа, только что вернувшегося из трехнедельной поездки в Данциг. Точнее говоря, Дуглас Слокомб из Данцига сбежал, почувствовав неусыпную слежку. В его планы не входило возвращение в город, весь черно-красный от полотнищ со свастикой, — но Клайн, похоже, обладал, как Отто Кац, даром гипнотического убеждения. Слокомб пустился в обратный путь. Через руки Слокомба, в будущем — одного из самых прославленных операторов мира, пройдет много камер, но первой в его жизни была камера Bell & Howell Eyemo: такими пользовались армейские операторы.

Она была тяжелой и бывала еще и шумной. Однажды, когда я снимал выступление Геббельса, она решила вдруг издать громогласное рычание. Геббельс застыл, а сотни разгневанных коричневорубашечников уставились на меня с ненавистью. Я почувствовал себя не очень уютно.

В конце концов Слокомба арестовали, но профилактически: местные гестаповцы сочли, что ночь за решеткой отобьет у паренька любопытство, и даже не отобрали отснятый материал. Добежав до Варшавы, Слокомб связался с Клайном: срочно приезжай, вот-вот начнется.

Клайн успел к началу: первые бомбы упали на Варшаву 1 сентября.

Я не имел никакого представления о концепции блицкрига. Я ожидал неприятностей, но думал, что будут траншеи, как в Первую мировую. — Слокомб.

Почва ускользала из-под ног.

Слокомб и Клайн решили снять под Торунью действия улан — Слокомб фотографировал их для британской прессы и восхищался ими. Но боевые действия носили односторонний характер: красавцев-наездников банально истребляли немецкие авиация и танки. Вернувшись в Варшаву, они бросились в британское посольство и не застали там ни души. Куда-то на юг, по слухам, бежало и правительство.

Клайн и Слокомб сумели сесть на один из последних поездов, уходивших из обреченной Варшавы, но в пути поезд разбомбили. Пулеметная очередь изрешетила девушку — соседку по купе. Глухой ночью они оказались в каких-то полях. Спасение аппаратуры и пленок не радовало, а удручало: на себе их было не унести.

Им повезло набрести на хутор, где жила пожилая женщина. Клайн знал: на войне бумажные деньги — бумага, и запасся звонкой монетой, за которую купил подводу, кобылу и жеребенка в придачу. Ну и несказанным везением было то, что на этой подводе они дотрусили до Риги.

Хотя Клайн запасся рекомендательным письмом британского МИДа, посольские работники наотрез отказались отправить пленки в Лондон диппочтой: выручили французские дипломаты. Премьера фильма состоялась 14 апреля 1940-го, через пять дней после немецкого десанта в Дании и Норвегии. 10 мая вермахт, утюжа Нидерланды и Бельгию, начнет стремительный прорыв во Францию, и Слокомбу придется вновь спасаться бегством, уже из Амстердама.

* * *

Несмотря на лоббистские усилия фронтов, антифашистского кино в Голливуде не случилось, за исключением «Блокады» (реж. Уильям Дитерле, 1938).

Едва вспыхнул мятеж, Майлстоун предложил Вангеру актуализировать роман своего друга Эренбурга «Любовь Жанны Ней» (уже экранизированный Пабстом), переделав русских эмигрантов в испанских беженцев в Париже. Восхищение Муссолини, которое Вангер демонстрировал годом раньше, не помешало ему взяться за проект. Почти год над сценарием под рабочим названием «Воздушный замок» (затем — «Река синеет») корпел Одетс. «Первый революционный драматург Америки» сочинил «несуразную мелодраму, не имеющую ничего общего с романом и не связанную с событиями в Европе» (Лоусон).

Пока он мучился, Paramount выпустил «Последний поезд из Мадрида», а Fox — «Любовь под огнем». Репутация «Блокады» как первого фильма на тему, таким образом, не обоснована.

Впрочем, эти фильмы о войне ничего не сказали по существу (хотя симпатии авторов явно не на стороне республики), война — фон для мелодраматических коллизий. «Любовь под огнем» — вообще детектив о краже драгоценностей. «Последний поезд» напоминал «Шанхайский экспресс»: из горящего Мадрида эвакуировалась разношерстая интернациональная компания. Два закадычных друга, оказавшиеся по разные стороны баррикад и влюбленные в одну женщину. Корреспондент-янки, зачарованный республиканской девушкой-солдаткой. Республиканец, дезертировавший не в силах приводить в исполнение смертные приговоры.

Брин — неожиданное свидетельство цензурной объективности — санкционировал сценарий только после удаления двух эпизодов. В одном из них сапог республиканца садистски наступал на руку лежащего человека с зажатым в ней распятием. В другой республиканцы массово казнили несчастных «контрреволюционеров».

Отголосок — но только отголосок — Испании прозвучал в Голливуде лишь еще раз. Герой «Того самого возраста» (1938) — стареющий репортер, утомленный фронтовым опытом и находящий утешение в романе с юной дочерью друга.

Голливуд трижды объявлял о подготовке фильмов на тему Испании. Сюжеты «Солнечных каникул» (Universal) и «Испанского омлета» (MGM) неизвестны: в любом случае оба проекта канули в небытие. Зато анонсированный Зануком «Алькасар» (Fox) вызвал бурю эмоций. Оборона тысячей мятежников толедской крепости Алькасар от десятитысячных сил республиканцев — один из ключевых мифов франкистской пропаганды, превозносившей подвиг якобы юных «кадетов».

Курировал фильм легендарный херстовский репортер Никербокер, побывавший на всех войнах, выпавших на его век. Друг Дюранти, но антикоммунист, он получил Пулитцеровскую премию за критические репортажи о Первой пятилетке. Противник нацизма, покинул Германию после победы Гитлера. Испанскую войну освещал со стороны мятежников, но Франко отверг просьбу прикомандировать его к марокканским подразделениям, а попытка нелегально проникнуть в Испанию из Франции стоила 36-часового ареста в Сан-Себастьяне. Сам того вряд ли желая, Никербокер своим интервью с Гонсало де Агилерой Мунро, пресс-атташе Франко (Washington Post, 10 мая 1937-го), способствовал делу антифашизма больше, чем дюжина коминтерновцев. Мунро вещал о «расовой войне господ против рабов». Предвкушал расстрел пятидесяти тысяч «рабов» после взятия Мадрида. Мунро был безумен в буквальном смысле слова — в 1964 году он застрелит двух своих взрослых сыновей и отправится угасать в психиатрическую клинику, — но пока его безумие никого не смущало.