Читать книгу "Людмила Гурченко. Золотые годы - Константин Купервейс"

Так вот, Валя из Шуи. Люся встретила ее спокойно, выслушала, подбодрила и ушла в другую комнату, оставив с ней меня и Лелю. Мы вежливо поддерживали беседу. Уже ближе к вечеру Валя засобиралась, постоянно извиняясь, объяснила нам, что поезд в такое-то время, и ушла. Конечно, она не ожидала подобного приема. Впоследствии она приезжала к нам раз в два-три месяца, иногда даже с ночевкой. Нам неудобно было ее выставлять на ночь глядя, и в 14-метровой комнате спали так: Маша на диване, Леля на полу и рядом Валя из Шуи.

Я сразу понял, что эта женщина – плод картины «Старые стены». Она ведь тоже работала на текстильной фабрике, да еще и в «горячем», очень вредном для здоровья цехе. И была она очень больна. А Люся, по ее словам, стала для Вали эталоном руководителя, директора и порядочного человека. А когда еще Валя узнала, что за эту роль Люся получила Государственную премию, она примчалась с подарками и была по-настоящему счастлива. Да и Люся относилась к ней со снисхождением и уважением, потому что… это «Старые стены». Да и лично для меня этот фильм «Старые стены» очень дорог – в тот далекий 73-й год я знал Люсю совсем другой: мягкой, спокойной, скромной…

Так подробно я описываю разные периоды нашей жизни потому, что обещал писать правду. И это не значит, что Люся плохая или хорошая или, как меня постоянно спрашивают, «у нее был очень тяжелый и взбалмошный характер, правда?» Нет, неправда. Я недавно прочитал цитату: «Не говорите, что у меня плохой характер. Мой характер – это мое отношение к вам!» Это полностью относится к Люсе. И ее поведение не зависело от того, Валя это из Шуи или замминистра. Она не переносила лесть, вранье, глупость, напыщенность, «умничанье»… Все говорила прямо в глаза. Да, многим было тяжело с ней общаться. Но многим – легко и просто.

Итак, мы уже в новой квартире. 1980 год. Комнаты почти обставлены, Леля не очень довольна, что будет жить с нами вместе. Она любила поспать, посмотреть телевизор, смачно покушать… А Люся ей не давала расслабляться: не ешь, не ходи в ночной рубашке, не спи в кресле… Леля обижалась, потому что вся кухня и уборка лежали на ней. И порой эти укоры были незаслуженны. Она мне говорила: «Костик, вот я приду, все сделаю и пойду к себе! Понимаете, к себе!» А тут уже к себе она не пойдет, так как там Маша и Саша.

Глава одиннадцатая Железный характер

42

В 1980 году, когда Маша вышла замуж, Лелина 36-метровая квартира уже была переведена на Машу. Когда освободилась третья комната, где жила соседка, мы с Люсей с трудом перевели ее тоже на Машу. Теперь у Маши с мужем была полноценная трехкомнатная квартира в самом центре Москвы. Прошла свадьба, и началась другая жизнь. Муж и жена. К сожалению, любви и взаимопонимания в семье у них я не видел. Ну, жили, и все. Через год Маша родила сына Марка. Хорошо помню тот день. Маша позвонила и испуганным голосом сообщила, что прямо сейчас родит, а дома никого нет! Я лечу к ней. Сажаю в машину – и в роддом. Только вернулся домой и… звонок. У Маши родился сын! И назвали его Марк. Люся поставила Маше условие: если сын, только Марк. «Если не назовете Марком, можете мне на глаза не показываться!» И никаких компромиссов! Примерно через год по такому же сценарию Маша родила дочь Лену. Дома с Машей опять никого не было, я помчался к ней и отвез в роддом. И вот Лена и Марк. Внучка и внук – о чем мечтала Люся.

Мне очень сложно рассказывать про отношения Маши и Люси, потому что столько было передач, статей в прессе, столько людей выдавали в эфир выдуманные истории и факты, которых и в помине не было. Это и история с квартирой, которую Люся купила для мамы Лели, а Леля завещала Маше. И истории последних лет про наследство Люси. Истории жуткие, леденящие кровь. Неправдоподобные, лживые. Маша никогда не была корыстной, никогда не думала о себе, не была эгоисткой. И эта ужасающая передача, когда Маша открывает ящики и берет серебряные ложки и вилки, открывает горку и вытаскивает чашку с блюдцем… Ужасно! Это не Маша! Кто-то ее этому научил! Знать бы кто.

Сегодня, после ухода Люси из жизни, смерти любимой бабушки Лели, после трагической гибели 14-летнего Марка, безвременной кончины самой Маши, возня все еще продолжается. И опять с наследством. Не хочется об этом писать. Одно скажу: у Маши совесть чиста.

Немного расскажу о Люсином здоровье. Как только мы познакомились, она была в довольно тяжелом состоянии. И моральном, и физическом. Умер папа, работы практически нет, и ей не верилось, что после всех мытарств и унижений может стать лучше. А о том, что будет совсем хорошо, она и не мечтала. Ее мучила щитовидная железа, была постоянная аллергия. Несколько раз был даже отек Квинке. В сумках и карманах у нее везде был пипольфен, на всякий пожарный – только он помогал Люсе от неожиданных приступов аллергии. Но через год аллергия отошла в сторону, щитовидка тоже. Стало легче.

И тут этот страшный перелом ноги. Три наркоза, из которых два по восемь часов. И вот через года полтора, после уже всех «ножных» операций, Люся вдруг просит померить температуру. И – о, ужас! – 40,3 градуса. И вроде бы ничего не болит, жалоб нет. Ну, слабость. Думаю, может быть, термометр не сбросили… Давай еще раз. 35,0. Ничего не понимаю! Измеряем через пять минут. Опять 40,3. Какие-то чудеса. Беру пульс. Скачет. Опять 35,0. И так раз пять. Люсе становится хуже. Вызываем «скорую». Врачи в недоумении. Сначала не поверили. Но позже убедились сами. Скачки не уходят. Забирают Люсю и везут в Первый мед. на Пироговку.

Я просидел там до ночи. Ей сделали какие-то уколы, и она заснула. А утром я уже был там. Никто ничего толком не может сказать. И начинаются обследования. Собрали консилиум, и понеслось: …скопия …скопия, …скопия, …скопия. Несколько дней – и ничего. И на последней …скопии, а это, простите, была цистоскопия, Люся вышла и говорит: «Все. Больше не могу. Поехали на … домой!» И мы уехали. Два дня после этой процедуры она мучилась, но сказала, что больше никуда и ни к кому не пойдет! Уже позже, когда Люся рассказала эту историю одному известному профессору, он, усмехнувшись, сказал: «Так это же интоксикация после наркозов. У тебя очень слабый организм. За такой короткий срок столько наркозов…» И после этого Люся лежала в Кремлевке еще на обследовании. Там тоже сделали одну …скопию, и мы тут же уехали домой. Скоро все прошло. Были, правда, еще операции, и вы об этом знаете, но всех мучает, раздирает любопытство, сколько операций, когда и какие… Я не считаю это секретом; раз идут толки, то надо хотя бы немного объяснить и рассказать. Люся – это эталон терпения, отчаянности и бесстрашия. То, что она переносила, не ноя, не плача, рискуя своим лицом, не описать ни в одной книге. Скажу только, что, например, блефаропластику глаз она сделала почти без анестезии. Почему почти? Потому что на вопрос, будут ли отеки, хирург ответила: «Да, будут». На вопрос, долго ли они будут держаться, хирург сказала: «Да, долго». «А отчего отеки?» – был следующий вопрос. «От анестезии, от уколов», – был ответ.

– А можно без уколов? – спокойно спросила Люся.

– Нет, – ответила хирург.

– А давайте попробуем, – твердо сказала Люся.

– Вы потеряете сознание от боли, – уверяла доктор.