Читать книгу "Невеста Моцарта - Елена Лабрус"

— Принцесса, не обольщайся на его счёт. То, что он любит собак и они его любят не говорит о том, что Моцарт хороший человек.

И он мне рассказал, что лет семнадцать назад, тогда ещё молодой и никому не известный Моцарт был правой рукой криминального авторитета по имени Лука. Этот коронованный вор в законе был одним из последних, кто чтил воровской кодекс. Тот свод правил бандитской жизни, что и значил: жить по понятиям.

— Настоящим ворам запрещалось иметь семью, дом, имущество и хоть в чём-то сотрудничать со следственными органами, — словно цитировал он, развалившись на жёстком студенческом стуле. — Вор должен быть честен с братьями по криминальному ремеслу и служить общему делу, активно вовлекая в уголовную среду молодёжь.

— У Моцарта очень молодой водитель, Антон, — вспомнила я.

И даже невольно улыбнулась. Такой приятный парень, открытый, интересный, умный. Рассказывал мне в вертолёте про французскую банду грабителей, чей девиз был «Без оружия. Без ненависти. Без жестокости». Говорил, что они его кумиры. Украли из банка в Ницце шестьдесят миллионов франков, устроили там же банкет, отпраздновали и исчезли. Их так и не нашли.

— Но главное, — поднял палец дядя Ильдар, когда я снова на него посмотрела, — вор в законе не должен совершать таких порочащих поступков как убийства, изнасилования, кража у своих товарищей и принимать участие в торговле наркотиками. А твой Моцарт, — он поскрёб мягкую щёку, заросшую густой щетиной, — убил Луку.

— Как убил? — обомлела я. Мне как-то опрометчиво даже понравился кодекс. Не все пункты, но где про убийства и наркотики — очень даже.

Два пальца, направленные в меня и сделавшие «выстрел» стали мне наглядным ответом.

— Ещё и в спину. Подло.

— Но зачем?! — моргала я.

— Видимо, решил сам стать авторитетом и главарём их шайки. Ну и, думаю, из личных мотивов. Там у них случился замес с группировкой, что как раз занималась наркотиками. Назовём их, скажем, Давыдовскими, их возглавлял Давыд, в миру Дмитрий Давыдов. Вот эти Давыдовские решили расширить сферы влияния в городе. Лука воспротивился. Отправил Моцарта уладить конфликт, он у него вроде как был не за боевика, а за решалу. А Давыд вроде как сказал ему отойти в сторонку, мол «против тебя, Моцарт, я ничего не имею, но ты должен оставить Луку, с которым у меня свои счёты, или пожалеешь».

— Но зачем оставить? — выдохнула я.

— Потому что с Моцартом на пару Лука был непобедим. А вот без него…

— Но он так не сделал?

— Нет. И тогда они убили его жену.

— Жену Моцарта? — застыла я в ужасе.

— Беременную их ребёнком. Прямо на крыльце ресторана, — опять сделал он жест пальцами, изображая выстрел, — который он потом заносчиво назвал своим именем.

— И они умерли?

Дядя Ильдар покачал головой, что, видимо означало: какая же ты ещё глупенькая.

— И жена, и их не рождённый ребёнок. Девушке выстрелили в живот.

— И он убил за это Луку?

— Он убил всех. От Давыдовских не осталось даже слепых щенков: кто сбежал, кто добровольно сдался властям, кто отрёкся от банды, а самых упрямых… — Воздух снова рассекли его два пальца. — И вот когда от них никого не осталось, он убил и Луку.

— Сам?! Но почему его тогда не посадили?

— Нет ни прямых улик, ни свидетелей, ни оружия. Ничего. Он же умный, гад. Доказать ничего не смогли, а у нас не садят невиновных людей в тюрьму, — закончил дядя Ильдар многозначительно и посмотрел на часы. — Ну раз у тебя всё…

На самом деле у меня было не всё. Но я решила попридержать те записанные мной обрывки телефонных разговоров, что я бессовестным образом подслушала.

А они были. Ведь я выбрала спальню рядом со спальней Моцарта только потому, что туалеты у спален были разные — у каждой свой, а вот ванная комната — общей. С двумя раковинами, двумя душами и одной огромной джакузи. И через дверь, что из ванной вела в комнату Моцарта было слышно всё, о чём он говорит. Даже когда в душе включена вода, слышно — я проверяла.

Я в точности следовала просьбе дяди Ильдара — старалась быть к Моцарту ближе и шпионила. У меня в блокноте уже скопилось немало обрывков странных разговоров, что я успела подслушать. «Твой телефон он может прослушивать, поэтому ничего лишнего не пиши и не говори», — предупредил меня дядя Ильдар, когда мы расстались у родителей прошлый раз. Поэтому в обычном бумажном блокноте я придумала несложный шифр и всё записывала.

Вот только пусть дядя Ильдар тоже даёт мне что-нибудь взамен — решила я — а не одни обещания. Например, сначала узнает что-нибудь про брюнетку. Или скажет отцу… впрочем, нет, отцу я скажу сама.

Ещё не знаю, что. Чувства меня мучили самые противоречивые. То мне было жалко папу, ведь его обманули, каждый может попасть в такую ситуацию. То становилось обидно, что отец пожертвовал мной. Потом я вспоминала, что этот брак просто договорённость, к тому же временная, никаких особых жертв от меня и не требуется, и снова его прощала. А потом снова злилась, потому что из-за него я сказала Сашке, что не поступлю как она — безропотно не соглашусь. Что, кого бы отец ни выбрал, я не выйду замуж по его указке. А сама согласилась. Правда, не по указке отца, а по просьбе Моцарта и приняв собственное решение. Но теперь это звучало как жалкое оправдание.

Хуже всего, что эти брошенные сгоряча слова теперь словно заставляли им следовать и обесценивали мои чувства к чёртову Моцарту. А они были! Сложные и ещё такие неуверенные. Но каждый раз, когда я о нём думала, представляла горькую насмешку на лице сестры и слышала её голос: «Ты не я? Нет, солнышко, ты такая же!» Это мучило больше всего: вдруг я смогла бы полюбить своего будущего мужа, вопреки всему, вдруг мои чувства настоящее. Но теперь я словно и не имела на них права.

— Сергей Анатольевич беспокоился, — посмотрел на меня в зеркало заднего вида Иван, когда мы отъехали от универа, — что не смог до вас дозвониться.

Чёрт, я же поставила телефон на беззвучку! Полезла в карман.

— Он сказал, чтобы вы не перезванивали, — передал он слова Моцарта, который словно знал, что именно так я и сделаю, — а ехали сразу к родителям, он тоже подъедет туда.

Но, когда мы приехали, папы ещё не было, а вот Сергей Анатольевич уже был.

— Сашка не звонила? — обняла я маму в прихожей, издалека следя за ним глазами.

Засунув руки в карманы своего неизменного спортивного костюма, он переходил от картины к картине в большой гостиной.

— Нет, — тяжело вздохнула она, вешая на крючок мой плащ. — Я Михаилу передала, что мы с папой сегодня улетаем, но приедет ли она попрощаться, даже не знаю.

— Ну, не приедет и ладно. Мам, ну чего ты, словно умирать летишь. Попрощаться! Что за слова? Сделают операцию, и вернётесь через две недели. Никуда твоя Сашка не денется, — фыркнула я или мой стыд: не горела я желанием встречаться с сестрой.