Читать книгу "Где находится край света - Ольга Меклер"

Они учились в разные смены, но пересекались постоянно – то в музыкальной школе, то в общеобразовательной. И раздражал этот рафинированный интеллигент уже самим фактом своего существования. Все в нем, казалось ей, было слишком: слишком стильные очочки, слишком наглый прищур серых глаз, слишком ехидная улыбочка, слишком яркие для мальчика губы, слишком аккуратный костюм – и невероятно бесило. Просто выводило из себя. А эта громкая слава лучшего пианиста! А этот успех у девочек! Тьфу! Неприязнь требовала срочного выхода.

Разведка в лице верного Севки донесла, что в кабинете химии Сережка Ивин (а именно так, по тем же агентурным данным, звали мерзкого девятиклассника) сидит на ее месте. Ира воспряла духом и сладострастно вывела на парте каллиграфическим почерком:

Ивин, я тебя люблю:Как увижу, так блюю!

Сережка, мальчик воспитанный и также не чуждый прекрасного, понимал, что послание от дамы требует ответа, в долгу не остался, и под гениальными строками появились другие:

Ирка из седьмого «Б»Возомнила о себе!Будь нормальной ты девчонкой,Так блевала бы в сторонке!

Этого Ира простить не могла и в следующем послании себя уже не контролировала абсолютно. Завязалась непринужденная беседа. Гадости, написанные друг другу, становились все изощреннее, но ненавистного урока оба ожидали с нетерпением. Химичка Раиса Леонтьевна ругалась, шла пятнами и заставляла их по очереди мыть парту. Занятие это было скучным и неблагодарным, резьба по дереву показалась куда интереснее, и последующие посты оставлялись с помощью перочинных ножиков. В начале следующего учебного года история возобновилась. Чувствовалось, что ребята отдохнули и значительно обогатили свою речь. Проходя мимо своего врага в школе, Ирина презрительно фыркала, он же разражался гомерическим хохотом.

Так продолжалось до традиционного городского осеннего бала…

– Ой, Иришка! Обалде-е-еть! – девчонки окружили ее и восхищенно защебетали.

Она и правда была необыкновенно хороша – белокожая хрупкая брюнетка с огромными карими глазами, и юбка цвета осенних листьев с желтой кружевной блузкой лишь подчеркивали это. Хотела по обыкновению фыркнуть, проходя мимо Сережки, но почему-то передумала, почувствовав себя неожиданно взрослой и такой манящей. Он тоже не рассмеялся привычно, а лишь смотрел на нее не отрываясь.

Ансамбль заиграл «Там, где клен шумит…», и Сергей подошел к ней с галантным полупоклоном:

– Разрешите?

«Издевается, зараза!» – пронеслось в прелестной головке, но отказывать было неудобно, и Ира пошла, все время ожидая подвоха. Танцевали молча, напряженно, на пионерском расстоянии. По дыханию, по дрожащим рукам, еще по каким-то одной ей ведомым признакам она поняла, что все шутки и издевательства остались вырезанными на парте в кабинете химии, Сережа серьезен как никогда. После бала он попросил разрешения проводить ее до дома…

То было время сумасшедшего, всепоглощающего счастья. Они всегда были вместе, в горе и радости. Но о чем это я? Какое горе, когда мир вокруг так прекрасен и переливается волшебными бликами, когда тоскливые часы уроков скрашивает ожидание обязательной встречи, когда каждое, даже самое незначительное, событие расцвечивается необыкновенными красками, потому что ты обсуждаешь его со своим единственным?! Радость, одна огромная сплошная радость!

Их социальная сеть расширилась и усовершенствовалась, появились новые участники – почтальоны и комментаторы – в лице Ириных подруг и Сережиных друзей. Его письма и записочки той поры были наполнены чистотой, нежностью и восторгами и дышали стихами любимого Чекмарева. Мигающий огонек, означающий присутствие на сайте, с успехом заменял лист плотной бумаги, который она выставляла в правой нижней части окна, когда была дома, и тогда он знал, что можно зайти или вызвать свою Джульетту мелодичным свистом.

Она обожала, когда он ей пел. Ей одной! Особенно «Колокола». Когда доходило до слов «Я их возьму и каждый ноготок перецелую, сердцем согревая…», Иришка кокетливо протягивала ему свои изящные пальчики. Пел Сергей и правда замечательно, уже тогда солировал в городском вокально-инструментальном ансамбле и пользовался бешеным успехом у двадцатилетних старушенций. С одной стороны, это даже льстило – выбрал-то он ее! С другой – пока предмет вожделения покорял танцующую публику, соперницы оттаскивали Иру в кусты и нещадно лупили. Она ощущала себя мученицей и почти святой.

Ровными отношения не были: ссорились из-за ничего, на пустом месте, но очень бурно. И тем слаще были примирения, страстные, с искренними клятвами больше никогда-никогда! Вот уж воистину: милые бранятся – только тешатся…

Подруги в такие моменты упорно бойкотировали Джульетту, безоговорочно принимая сторону Ромео. И лишь одна, Ольга, по совместительству являющаяся Сережиной соседкой, сочувствовала обоим и выполняла функции мирового судьи. После ссор Ира приходила к ней поплакаться в жилетку. Она рыдала, а он через стенку, всего лишь через стенку, играл на фортепиано. И эта близость, и то, что благодаря мелодии она чувствовала его тоску и боль, успокаивали и на какое-то время примиряли с действительностью. Затем на бедную Ольгу извергалась новая порция безудержных рыданий. Судья со вздохом поднималась с дивана, в нелицеприятных выражениях излагала свою концепцию произошедшего и отправлялась к Сереге в качестве парламентария. Однажды пришлось подключить даже его маму – тогда-то они и познакомились. Мама к Ирочке прониклась и приняла в примирении самое активное участие.

Алла Петровна сына боготворила и жила ради него. Это вовсе не означает, что она слепо служила своему идолу, выполняя любой каприз любимого чада, как делают многие в порывах материнского обожания. Нет. Но мама вникала во все Сережкины дела и увлечения, много читала с ним, каждый выходной они вместе ходили в лес на лыжах. И сын платил взаимностью. Именно он – удивительное дело! – настоял на ее втором замужестве.

Вот эта замечательная женщина и стала новым надежным союзником Иры.

На весенних каникулах класс Иры отправился на экскурсию в Челябинск. Ехали ночным поездом. Сережа им же – с мамой в Магнитогорск. Предстояло первое серьезное расставание. Они встретились в тамбуре. Стояли обнявшись, не в силах расцепить рук. Он что-то страстно шептал и все пытался поцеловать, а она отворачивалась, не желая, чтобы он увидел слезы, неудержимо катящиеся по щекам. Сережка обиделся: «Значит, ты даже разговаривать со мной не хочешь!» – и ушел в свой вагон. Она расплакалась, теперь уже от досады: опять, опять они так подурацки, на пустом месте поссорились! А по возвращении ее ждало письмо из Магнитогорска, начинающееся словами: «Колобок! Ну уж проститься со мной могла бы по-человечески!» Колобком она была со времен легендарной рок-оперы. Господи, скорее бы он вернулся! И они снова побегут на свой любимый пруд, заберутся на вышку и будут целоваться, целоваться до исступления! Как же не хватает этих серых глаз, этих рук с тонкими нервными пальцами, этих обветренных губ!

А потом был май. И сильнейший ливень, обрушивший с небес целые тонны воды. Они бежали по пустынному городу, сняв обувь, босые и счастливые, держась за руки, радостно хохоча и крича во всю глотку: «Я люблюу-у-у-у тебя-а-а-а-а!!!».