Читать книгу "Любовь без права на ошибку - Татьяна Алюшина"

Доктор дежурил в ту ночь совсем молоденький, года на два старше Лиды, только после интернатуры. Дежурство выдалось спокойное, он спал на кушетке в ординаторской и, разбуженный, хлопал глазами и, старательно сдерживая зевоту, кивал, слушая фельдшера. Рядом с каталкой, на которую переложили больного, семенила его жена в пальто, накинутом сверху длинного шелкового халата. Она плакала и торопливо рассказывала:

– Петенька поздно вернулся, мы ужинали, и вдруг он схватился за горло, а потом за сердце и так задышал, задышал тяжело, надсадно как-то, и стал падать со стула. Говорить не мог…

Лида, выслушав распоряжения, которые дал доктор, присмотрелась повнимательнее к больному, потрогала зачем-то его горло и неожиданно спросила у женщины:

– А что вы ели?

– Цыпленка табака, – удивилась та вопросу. – Петенька очень любит цыпленка табака.

Больной находился в сознании, но глаз не открывал, дышал осторожными длинными вдохами и понемногу уже синел. В реанимационной палате с помощью санитарки они переложили его на кровать, и врач уже собрался вставлять больному трубку искусственного дыхания, когда Лида тихонько сказала:

– Доктор, вы его так убьете.

– Не мешайте, – раздраженно ответил он.

Но Лида не выдержала и в последний момент оттолкнула врача от больного, схватила из стерильного набора скальпель и пинцет и сделала глубокий надрез в области трахеи.

– Что вы делаете?! – закричала женщина, увидев кровь.

Лида не слушала, а осторожно подцепила пинцетом и вытащила крупный осколок куриной кости.

– Вот теперь ставьте трубку, – сказала она обалдевшему доктору.

Сделав все необходимые уколы и процедуры, доктор строго приказал ей следовать за ним, а зайдя в ординаторскую, плотно прикрыл дверь и спросил:

– Как вы догадались? По всем признакам у него тяжелый сердечный приступ с возможным последующим инфарктом!

– Так он у него и есть, вы же сами видели. Да я бы и не догадалась, но буквально три лекции назад профессор приводил нам подобный пример. У пациента в трахее застрял кусочек кости, а от страха, что не может дышать, у него случился сердечный приступ, который его и спас: от каждого вдоха сильная боль отдавала в сердце, поэтому он старался дышать очень тихо, как в нашем случае. А так бы не довезли, от паники и попыток вдохнуть, прокашляться он получил бы отек гортани, который полностью перекрыл бы доступ кислорода.

Человек, которого Лида спасла, оказавшийся и на самом деле весьма и весьма большим чиновником, жизнь свою ценил по самому высокому тарифу. Поэтому через три дня после его выписки Лиду пригласили в серьезное учреждение, где проводили в его кабинет, и он спросил свою спасительницу, что может для нее сделать.

Сделать, и не только для нее, этот человек мог очень многое. Поэтому еще за год до окончания института в ректорате лежало индивидуальное распределение студентки Ладожской в московскую Первую градскую больницу, а лично у нее на руках оказался ордер на две комнаты в коммунальной квартире, выданный молодому специалисту за особые достижения и заслуги.

Вот так она стала москвичкой, а вот Вася… Хоть они и были женаты, но фамилию она сохранила девичью, да и не в этом суть. Это же Москва! Его отказались прописывать на этой жилплощади, аргументируя тем, что это резервное профильное жилье, а в ордере числится только Ладожская с сыном. Так что Вася пролетел и хотя сильно негодовал на бюрократию, но остался временно прописанным в общежитии, ну а жил с Лидой, если это можно так назвать.

Институт она окончила с отличием, интернатуру тоже, работала на полторы ставки, сына практически не видела, отдав в садик в круглосуточную группу, то есть забирала ребенка лишь на выходные. А куда деваться, если раньше девяти вечера домой не приходила, а точнее, еле приползала без сил.

Василий «полуработал», пропадал порой на несколько дней, возвращался всегда с какими-то требованиями, выяснениями отношений. Интимной жизни у них давно не было, Лида просто брезговала, да и опасалась, мало ли с кем он там…

Лешику было шесть лет, Лида уже хорошо зарабатывала, ее уважали и ценили на работе, стало как-то полегче и с бытом. И вот однажды после трех дней отсутствия пришел Вася и заявил, что разводится с ней и уходит к другой женщине, которая его любит и собирается прописать в Москве, тут же собрал свои пожитки, уведомил, что завтра встретится с ней в загсе, чтобы подать заявление о разводе, и, хлопнув дверью, ушел. Лида прикрыла ладонью глаза и начала плакать от счастья.

Прибежал Лешка, испугался страшно, что мама плачет, но Лида прижала его к себе и счастливо рассмеялась:

– Слава тебе господи, освободилась! Освободилась!

А в шестьдесят втором году она встретила свою любовь, коллегу из другого отделения, Андрея Верховцева, вышла замуж и в шестьдесят четвертом родила дочку Наташеньку, маму Василисы.

А что же Наденька?

Переживала она ужасно и обман первой своей любви, и такое страшное предательство подруги! Хорошо хоть мама никому не сказала, что дочь замуж собирается, мудро рассудив: пока молодые вдвоем не приедут да не объявят о своих намерениях, нечего по селу новость и разносить. Так что хоть здесь Надюше повезло – не прознали односельчане, что брошенная она и преданная.

Так и проходила год как в воду опущенная – все тишком, от молодежных гуляний и веселий бочком. Приметили, разумеется, все, что между подружками черная кошка пробежала, допытывались и у нее, и у матерей их, что случилось-то, да все отмахивались – не знаем. С Лидой, когда та изредка домой приезжала, Надя не разговаривала и не встречалась, с мамой ее здоровалась, да и только. Слава богу, Василий приезжал всего один раз, да и то не загостился, через день уж и уехал.

И вот такую задумчивую, печальную и очень строгую девушку, которая стала работать агрономом в колхозе вместо отца погибшего, и присмотрел себе новый главный инженер.

Григория Потаповича Битова направили в их колхоз аж из областного центра. Был он старше Наденьки на десять лет, всю войну прошел, только легкие ранения получив да контузию, а вся его семья погибла в Ленинграде во время блокады, и был он самым завидным и желанным женихом на весь район. Бабы-то сплошь вдовы, да и девки уж подросли, а тут орел такой, весь в орденах, высокий, стройный, мужественный и при должности важной.

Вот и хороводились за ним все бабы, и обхаживали, и завлекали, и влюблялись до обмороков. А он строгий, никому не улыбался, авансов не делал, на гулянья сельские не ходил и все на Наденьку засматривался. Как-то они схлестнулись на полевом стане в уборочную страду – она свой агрономий интерес отстаивала, он свой, технический. Да так разошлись, что орать друг на дружку принялись так, что все работники полевые попрятались куда подальше от гнева начальников и вдруг слышат – замолчали! Колхознички-то и повылазили – глядь, а эта парочка целуется!

Ну деваться обоим после такого некуда было – женились!