Читать книгу "Любимая учительница - Мария Зайцева"

Мама дорогая! Потеки туши, смоки айз отдыхает, губы красные и напухшие, щеки горят, волосы превратились в мочалку… Да и сама я выгляжу мочалкой. Потаскушкой, которую всю ночь бессовестно драли во все щели.

Стоп! Погодите-ка! Так оно так и есть!

Отражение в зеркале криво усмехнулось, махнуло рукой. Типа, потом все, потом, сучка. Когда проспимся и придем в себя.

На столике удачно припарковались авиаторы кого-то из парней.

Их я тоже прихватила. Как раз в тему, чтоб физиономию бесстыжую прикрыть.

И вот в таком виде: в длинной мужской майке, мужской косухе, авиаторах, высоких сапогах на шпильке, вкупе с остальным прикидом приобретших чудесный шлюшеский флер, кошмаром на голове и — неожиданно — с вечерней серебристой сумочкой, я вступила в новый день.

Вышла из подъезда, оглядываясь, чтоб сообразить, куда же меня мачеха-судьба занесла, увидела недалеко автобусную остановку и двинулась туда, покачиваясь на высоких каблуках.

Хорошо, что это было утро субботы, и народу в этот ранний час на улицах было мало. Но все равно хватало, чтоб начать ежиться под внимательными взглядами.

Да, Таня, вот ты и стала официально такой, какой тебя считала техничка баба Дуся в детском доме, огульно обвинявшая всех девчонок старше тринадцати в проституции и наркомании.

Конечно, до проститутки мне пока что далеко, но вот все остальное — в полном объеме. Потому что, вспоминая, как я себя вела этой ночью, что творила, можно было с уверенностью сказать, что тело на стрессе выбросило в кровь такое количество эндорфинов, что иначе, как обдолбанной в хлам, я себя не ощущала.

Стерлись все границы, исчезли все запреты.

И, конечно, находящиеся рядом в нужный момент виновники этого кошмарного, поработившего меня выброса естественных натуральных наркотиков организма, воспользовались моим состоянием на полную.

Я медленно топала к остановке, щурясь сквозь очки на холодное осеннее солнце, отрезая силой себя от воспоминаний, крутящихся в голове.

Домой, добраться домой. А потом уж…

Тут в сумке тренькнул телефон.

Я достала, глянула на список входящих. Три звонка от Вики. Еще в самом начале, как раз, когда я сексом со своими студентами занималась прямо на голой осенней земле.

И все. И молчание.

То есть, она поняла, что я исчезла из клуба, и даже не сильно этим озаботилась. Отлично просто. Не зря я не люблю ходить в клубы с кем попало.

Хотя и сама хороша. А вдруг, с ней что-то случилось? А я за этот вечер и ночь ее не вспомнила ни разу!

Но, с другой стороны, в отличие от меня, она знала, куда шла. И знала, что это за формат вечеринок. И не предупредила меня. Хотя о таких вещах положено информировать. Я вот вообще не была готова. И не пошла бы никогда. Оказывается, я еще очень легко отделалась. Это мне парни уже ночью объяснили, когда мы пиццу ели, сидя в кровати, после очердного, блин, заезда. Или забега?

Наверно, первое, учитывая, как на мне ездили. И как я…

Так! Не вспоминать! Домой!

Тут меня осенило включить геолокацию.

И вызвать приложение такси. Оказывается, я в Выхино.

Вообще отлично, что тут скажешь? И вот какой дурак, спрашивается, повезет меня утром в субботу до Алтуфьево?

Но запрос показал, что дураки есть, и один даже уже едет мне на помощь и обещает быть в течение пяти минут!

Слава новым технологиям!

Главное, чтоб водила от поездки не отказался, испугавшись моего внешнего вида.

И чтоб, пока я жду, не проснулись мои наездники и не поймали лошадку обратно в стойло.

Потому что, как в глаза им теперь смотреть, непонятно.

И как работать — тоже.

Только увольняться. И все.

Такси порадовало чистым салоном и вменяемым водителем.

Кроме "здрасте", он ничего не сказал, и слава Богу.

Я посмотрела, сколько по времени должна занять поездка, и выдохнула. Скоро буду дома. Скоро.

Я вытянула, насколько это позволяло заднее сиденье, ноги, и закрыла глаза, стараясь отрешиться от навязчивых мыслей. И воспоминаний. Не терзать себя. Не мучить. Еще с детдома я поняла одно непреложное правило: случившегося не изменить. Нечего терзаться. Надо делать выводы и искать варианты решения ситуации.

Но я настолько устала и вымоталась, что не собиралась делать это прямо сейчас. Поэтому просто закрыла глаза и задремала.

— Ты когда-нибудь делала это в лифте?

Голос Давида походил на рычание, низкий, глубокий. Довольный зверь, утоливший первый голод, но предвкушающий самое вкусное впереди.

Он сразу, как вытащил из машины, посадил меня себе на пояс, заставил обвить ногами талию и в таком виде и внес в лифт.

Я держалась за широченные плечи, которые даже толком обхватить не могла, и терлась о его мощную волосатую грудь, как кошка, выпрашивающая ласку.

И, так же, как кошка, бесстыдно оттопыривала зад, подставляясь под ласковые поглаживания Глеба, мягко покусывающего мое плечо сзади.

— Думаю, что нет, правда, Татьян Викторовна?

Ох, какой у него голос, у этого змея-искусителя! Шепот, завораживающий, хрипом на ушко заставляющий дрожать и выгибаться еще сильнее, закусывая губу, чтоб не начать ко всему прочему еще и постанывать пошло и бесстыдно.

— В другой раз, я думаю, — Давид одной рукой мягко подбросил меня на талии, так, что я, взвизгнув, уцепилась сильнее, в попытке удержаться, шумно втянул дрогнувшими ноздрями запах волос. Я, как завороженная, уставилась в его черные-пречерные, страшные глаза, и, не удержавшись, провела пальчиками по щеке, исколовшись о вечернюю щетину.

— Бляяяя… — выдохнул он, поймав мои пальцы и куснув их мимолетно, но чувствительно, — будешь так себя вести, то и не в другой раз. А в этот.

— Придется лифт заклинивать, — хрипло рассмеялся Глеб, а пальцы его наглые залезли под остатки белого платья, прямо туда, где раньше были трусики, павшие в неравной битве совсем недавно. Я вздрогнула всем телом, ерзнула еще на Давиде, непроизвольно пытаясь избегнуть такого наглого проникновения, потому что сразу отдалось жжением. Сладким, сладким жжением… И, вместо этого, еще сильнее насадилась на жесткие пальцы, уже вовсю хозяйничавшие во мне.

И застонала наконец-то, не в силах сдерживаться.

— Кончай, давай до хаты доедем, — взревнул Давид, не отрывая дикого разбойного взгляда от моих закатившихся в наслаждении глаз, — неудобно тут!

Глеб резко выдернул из меня пальцы, так, что я опять застонала, в этот раз от огорчения, облизнул подушечки:

— Сладкая, бля… — и мазнул ими меня по губам.

— Сука ты, Шатер! — зарычал Давид и впился в мой рот зверски, слизывая с губ смазку и сопя, как медведь.