Читать книгу "Калигула - Саймон Терни"

– Но, дедушка, не могу же я делить статус наследника с этим животным!

В тот момент я поняла, почему юного Гемелла ненавидит родной дед. Мне самой хватило одного взгляда и двадцати слов, чтобы проникнуться к нему отвращением. С другой стороны, к императору я тоже не питала большой любви.

Но все мысли об этих двоих и их личных качествах выскочили из головы, как только до меня дошел смысл сказанного. Делить статус наследника?

Калигула и Гемелл? Один слишком юн для тоги мужчины, а другой года на четыре перерос детскую буллу. Один – внук, другой – внучатый племянник. Допустим, Гемелл ближе по родству, зато Калигула взрослее и знатнее. Меня охватила радость надежды. Если император собирается сделать Калигулу своим официальным наследником, значит и проследит за безопасностью нашей семьи. Сеян нас здесь не достанет! А может, еще удастся спасти мать и Друза? Что бы ни думал мой брат, император в самом деле нас спас.

Тиберий тем временем изучающе осматривал Калигулу.

– Ты вырос, юный Гай. Судя по твоим глазам, вырос в умного человека. Это хорошо, что ты умен, но обладаешь ли ты здравым смыслом? Для того, кто правит империей, здравый смысл не менее важен, чем ум, сила и удача. Как ни жаль, Гемелл не выказывает ни малейшей склонности вкусить плод от древа здравомыслия. – Император нахмурился. – Но насчет твоего одеяния он совершенно прав. Для императорского двора ты одет неподобающе. Где твоя тога?

Калигула негромко откашлялся и поклонился:

– Мой император, с тех пор, как мне исполнилось четырнадцать лет, нашу семью возглавляли только бабушки. Никто не счел уместным устраивать для меня церемонию принятия тоги вирилис. Вот почему я по-прежнему ношу детскую тогу.

Сказано это было почтительным тоном, тем не менее в интонации сквозили обвинительные нотки, ведь при нынешнем состоянии дел главой нашей семьи формально считался сам император, и надеть на Калигулу тогу вирилис, кроме него, в любом случае было некому. Но если Тиберий и различил эти ноты в словах Калигулы, вида не подал.

– Значит, юный Гай, настало время снять ее. Мы не будем затягивать с этим, подыщем тебе тогу вирилис прямо к завтрашнему дню. Что-нибудь более подходящее для члена императорской семьи, а?

Он хохотнул, но смех перешел в приступ кашля. Спазмы сотрясали дряхлое тело с такой силой, что старик сбил с ног стоящего рядом раба. Паренек повалился навзничь, и кувшин с вином вылетел из его рук. Ярко-красная жидкость на мгновение застыла в воздухе и плюхнулась на императора, замочив его ногу и край изысканной тоги.

Тиберий рассвирепел, выпучил глаза и, еще не до конца подавив кашель, с размаха ударил несчастного по лицу. Тот взвизгнул от боли.

– Идиот! – прохрипел старик, поднялся и потряс мокрым концом тоги, и по полу разлетелись алые капли. – Геликон! – злобно ощерился император.

Я вся сжалась в ожидании беды. Огромный телохранитель вышел из-за ложа императора и схватил невезучего молодого раба, оторвав его от земли. Тиберий, вне себя от ярости, двинулся через зал к окну. Рабы и слуги на его пути словно растворялись. Он схватился за одну из стеклянных створок и распахнул ее. Шторм к тому времени уже добрался до виллы Юпитера, и как только окно открылось, в комнату брызнули капли дождя. Тогда я поняла, чему нам предстоит стать свидетелями, и отвернулась, чтобы не видеть, как Геликон несет голосящего раба к проему. Юноша вертелся как угорь, вырывался из лап телохранителя, царапал его тонкими пальцами:

– Нет! Нет, нет, нет, нет…

Внезапно в моем ухе раздался шепот Калигулы:

– Выпрямись и смотри. За тобой наблюдают Гемелл и Флакк. Не выказывай перед ними слабости.

Я не хотела выпрямляться и смотреть. Смерть я уже видела, в том числе смерть невинных, но сейчас происходило нечто иное. Это было убийство. Беспричинная жестокость. Даже знать об этом было невыносимо, не то что смотреть, однако брат был прав. Выражения лиц и юного Гемелла, и того высокого мужчины были достаточно красноречивы. Сама по себе я не представляла для них интереса, но они с готовностью используют мои слабости против Калигулы, а этого я не могла допустить. У меня остался всего один брат, и по мере уничтожения нашего рода моя привязанность к нему росла.

Я подняла голову. Громила Геликон нес раба к открытому окну, время от времени перехватывая свою жертву, а юноша молил и плакал, извивался и рвался на свободу. На лице Геликона не читалось никаких эмоций. Можно было подумать, что он просто несет бочку в подвал. Тиберий же источал злобу и мстительность и, не отрывая от раба демонического взгляда, все тряс залитую вином тогу.

– Нет, нет, нет, нет…

Руки Геликона покрывались царапинами от ногтей юноши. Вероятно, в ответ на это телохранитель крепче сжал худое тело, и все мы услышали, как треснули ребра. Крики сменились стонами.

Телохранитель дошел до окна и небрежно, словно остатки невкусной пищи, вышвырнул свою ношу под проливной дождь и низкие тучи. До нас донесся вопль падающего в бездну раба. Потом мы услышали, как он в первый раз ударился о скалы. Этот хруст я не смогла забыть, как бы ни старалась. Потом вопль перешел в безнадежный вой, и прозвучало еще несколько ударов тела о камни, приглушенных расстоянием. До моря было так далеко, что мы не услышали плеска, когда юноша упал в воду. Я молила всемогущего Юпитера о том, чтобы несчастный раб достиг моря уже мертвым, ведь после падения с такой высоты у него не осталось бы ни одной целой кости. И если бы он каким-то чудом пребывал в сознании, то все равно утонул бы.

– Не спутай эту тюрьму с дворцом, – прошептал Калигула, встав вплотную ко мне. – Блеск золота и роскошь ничего не меняют.

С небес на нас обрушился оглушительный раскат грома, мертвенным белым светом вспыхнула молния. Так началась наша жизнь на острове императора.

Глава 7. Опасные строчки

Первый год нашего заточения в роскошной тюрьме был далеко не худшим, но, вероятно, самым изматывающим. Мы находились в предельном напряжении, пока привыкали к императорскому двору и своему статусу. Гемелл полностью оправдал первое впечатление о нем. Ни особым умом, ни здравым смыслом, как справедливо заметил Тиберий, он не мог похвастаться, но зато приходился императору ближайшим родственником, и потому все обитатели Капри, за исключением самого императора, разумеется, вынуждены были во всем его слушаться. Гемелл прекрасно осознавал это и портил моему брату жизнь всеми доступными способами. Думаю, мальчишку злило то, что Калигула неизменно сохранял превосходство. Сколько бы императорский внук ни дразнил его, как бы ни пытался навлечь на него неприятности, мой брат всегда выходил победителем из маленьких противостояний и ни разу – ни разу! – не сказал лишнего. Калигула с детства был осторожен, если не считать погребальной речи на похоронах прабабки, а уроки Нерона и Друза лишь закрепили и усилили в нем это свойство.

Друзилла с месяц или дольше не замечала проделок Гемелла. Разлученная с Лепидом, она была так поглощена своим горем, что остальные проблемы для нее перестали существовать. Днями напролет она потерянной овечкой бродила по коридорам и залам дворца. А меня не отпускала тревога. Я боялась, что сестра в своем полузабытьи подойдет к краю обрыва и упадет, а поэтому приглядывала за ней с утра до ночи. В то же время надо было следить за Гемеллом, не прекращающим свои попытки подгадить Калигуле; мне все казалось, что брат вот-вот оступится и попадет в беду. С тех пор как мы попали в общество императора и его приспешников, я лишилась тех полезных советов, которые брат шептал мне на ухо. Он перестал это делать, чтобы не вызвать подозрений в заговоре. Осторожность прежде всего!