Читать книгу "Карнакки - охотник за привидениями - Уильям Хоуп Ходжсон"

Теперь я уже решительно забеспокоился и начал осматривать комнату матери, впрочем, не имея в виду производить обыск и не рассчитывая что-нибудь найти, а скорее для того, чтобы убедить себя в том, что в комнате ничего нет. И все это время, понимаете ли, действительно не ожидал ничего найти, надеясь рассеять собственную неуверенность.

Посреди моих поисков мать проснулась, и мне, конечно же, пришлось объясняться. Я рассказал ей и об открытой двери, и о стуках по перилам, и о том, что, поднявшись наверх, нашел ее спящей. Я умолчал о запахе, не слишком-то сильном; однако пришлось сказать, что двойное повторение одной и той же ситуации заставило меня понервничать и, быть может, пробудило фантазию, так что я решил оглядеться, хотя бы для того, чтобы успокоиться.

Я подумал, что не следует упоминать о запахе не столько потому, что не хотел пугать мать, поскольку не был испуган сам; но потому, что в голове моей запах каким-то боком связывался с вещами слишком неопределенными и непонятными, чтобы о них можно было говорить. Конечно, это сейчас я способен анализировать и облекать мысли в слова, но тогда я даже не осознавал причину собственного молчания, не говоря уже о следствиях из нее.

Однако мои неосознанные ощущения отчасти передала словами моя мать.

— Какой отвратительный запах! — воскликнула она и, посмотрев на меня, немедленно умолкла. А потом добавила: — Ты ощущаешь что-то неладное? — все еще глядя на меня чуточку взволнованно и с вопросом.

— Не знаю, — ответил я. — Ничего не могу понять, если только ты и в самом деле не ходишь во сне.

— Но запах… — проговорила она.

— Да, — ответил я. — Он озадачивает и меня. Я обойду весь дом, однако не могу представить себе возможной причины его появления.

Я зажег матери свечу и, взяв лампу, обошел остальные спальни, а потом и весь дом, в том числе все три подвала, что стало испытанием для моих нервов, поскольку на самом деле я нервничал в куда большей степени, чем готов был это признать.

Закончив обход, я вернулся к матери, сказал ей, что беспокоиться не о чем; и, в конце концов, знаете ли, нам удалось уговорить друг друга и поверить в то, что в сущности ничего не произошло. Матушка моя не хотела соглашаться с тем, что ходит во сне; однако с готовностью признала, что дверь распахнулась, так как она вчера едва тронула задвижку. Что касается стука, причиной ему было, конечно же, движение коробящегося старинного здания или мышь, столкнувшая с места кусок отвалившейся штукатурки. Запах объяснить оказалось труднее, однако в итоге мы сошлись на том, что в нем была виновата сырая земля, и ночной ветерок донес до нас через окно влажный запах из сада или, кстати, с крохотного кладбища, располагавшегося за задней его стеной.

На этом мы и успокоились, и я наконец отправился в постель — спать. Теперь я вижу во всем этом характерный пример того, как хорошо мы, люди, умеем обманывать себя: умом я не мог принять ни одного из предложенных мною же объяснений. Попытайтесь представить себя самих в подобных обстоятельствах и увидите, насколько абсурдными могут стать любые наши попытки объяснить реальные события.

Утром, за завтраком, мы обговорили все заново и, согласившись, что ситуация странная, повинились друг другу в том, что в головы наши начала лезть всякая нелепица, которую, в общем, стыдно признавать. Странное, на первый взгляд, заключение, однако такова уж человеческая природа.

Но в ту же ночь дверь в комнату матери опять хлопнула сразу же после полуночи. Взяв лампу, я подошел к ее двери, которая оказалось закрытой. Я торопливо открыл ее и вошел внутрь, где обнаружил, что матушка лежит с открытыми глазами и весьма взволнована: стук разбудил ее. Однако более всего меня смутил тот мерзкий запах, который ощущался в коридоре и в ее комнате.

Я принялся расспрашивать ее о том, все ли в порядке, и тут внизу дважды хлопнула дверь… Можете представить себе мои чувства? Мы с матерью переглянулись; потом я зажег ей свечу, взял в руку кочергу и, держа в другой руке лампу, спустился по лестнице, начиная уже по-настоящему нервничать. Суммарный эффект столь странных событий начинал овладевать мной; потом все, так сказать, разумные объяснения явно оказались несостоятельными.

Мерзостный запах оказался внизу куда более сильным; особенно в передней комнате и в подвалах, но главным образом в коридоре. Я старательно обыскал весь дом и, закончив с этим делом, убедился в том, что все окна и двери внизу были надежно закрыты и заперты, а во всем доме не находилось ни единой живой души, если не считать нас двоих. После этого я поднялся к матушке, и мы обсуждали с ней происшедшее более часа и в итоге пришли к выводу, что, наверно, слишком много начитались всяких пустяков, однако сами, в душе, понимаете ли, едва ли верили собственным словам.

Потом, когда мы сумели уговорить себя и прийти в более спокойное расположение духа, пожелав матушке доброй ночи, я отправился спать и скоро сумел уснуть.

Однако в ранний рассветный час, когда было еще довольно темно, меня разбудил громкий шум. Я сел в постели и прислушался. И тут снизу до слуха моего донеслось: «Бац! бац! бац!» — одна за одной захлопали двери… по крайней мере, так показалось моему слуху.

Охваченный внезапным испугом, я выскочил из постели, ощущая продравший по коже холодок; и тут, пока я зажигал свечу, дверь моей комнаты неторопливо открылась: я оставил ее незапертой, чтобы не ощущать себя полностью изолированным от матушки.

— Кто там? — вскричал я голосом, с одной стороны, вполне естественным, но отчасти задушенным, как нередко бывает от испуга. — Кто там?

И тут я услышал голос моей матушки.

— Это я, Томас. Но что происходит внизу?

Она уже вошла в комнату, и я заметил, что в одной руке она держит кочергу, а в другой свечу. Я улыбнулся бы этой отваге, если бы не раздавшиеся внизу странные звуки.

Вставив ноги в шлепанцы, я снял со стены старый тесак, взял в руки свечу и попросил матушку не следовать за мной; впрочем, прекрасно зная, что просьба моя бесполезна, если она уже приняла решение; так и получилось, и во время моего обхода она исполняла обязанности своеобразного авангарда. И в известной мере я был очень рад ее обществу, что совсем нетрудно понять.

К этому времени двери перестали хлопать, и в доме воцарилась — быть может по контрасту — кошмарная тишина. Однако я шел первым, высоко поднимая свечу и держа наготове тесак. Все двери внизу оказались открытыми; однако все наружные двери и окна были заперты. И я начал сомневаться в том, что звук производили захлопывающиеся двери. Можно было не сомневаться только в одном: в том что, кроме нас самих, в доме не было никого, и в том, что по всему дому разносилось дуновение уже знакомого нам зловония.

Убеждать себя в чем-то рациональном было теперь абсурдно. В доме происходило нечто странное; и когда рассвело, я отправил матушку паковаться, а после завтрака посадил ее на поезд.

После этого я взялся за дело, чтобы найти разгадку тайны. Начал я с того, что отправился к домовладельцу и изложил ему все обстоятельства. От него я узнал, что, по свидетельству троих или четверых жильцов, двенадцать или пятнадцать лет назад дом заслужил дурную славу, и в итоге довольно долго простоял пустым; наконец его удалось по дешевке сдать некоему капитану Тобиасу с единственным условием держать язык за зубами, если он столкнется с какими-то странностями. Намерение лендлорда, как он сам откровенно признался мне, заключалась в том, чтобы с помощью жильца избавить дом от странных рассказов о нем, а потом продать — за любую сумму, которую удастся получить.