Читать книгу "Другая река - Людмила Астахова"

«Спасибо за доверие, Неумолимая Госпожа». Совершенно серьезно.

«Ах, к чему все эти церемонии между старыми друзьями, Ириен».

Смерти порой не чуждо некоторое кокетство.

«Сегодня у тебя большой день», – осторожно сказал он.

«Просто день».

Она иногда приходила в гости. Старая приятельница, почти подруга. У них было много общего, гораздо больше, чем хотелось. Но он привык.

«Я пришла, чтобы сказать, что рада за тебя, Ириен. Сегодня мы не пойдем вместе».

«Спасибо, ты ко мне как-то по-особенному милостива».

«Считай, что ты сегодня мой любимец».

Неумолимая Хозяйка шутила. Она улыбнулась краешком бледных губ, и ее неуловимая улыбка, как ночная бабочка, ускользнула куда-то ввысь, мгновенно растаяв.

«Возможно, ты даже сделаешь мне подарок и нанесешь свой последний визит лет эдак через?..»

«Возможно. А возможно, я явлюсь по первому твоему зову. Таким, как ты, друг мой, иногда мои хм… услуги… могут стать лучше всякого подарка».

У нее были очень печальные глаза, и Ириену даже почудилось, что в них стояли слезы. Но нет, Неумолимой неведома такая роскошь, как обычные слезы. Просто капельки дождя скатились в уголки глаз.

«До встречи, Ириен».

«До свидания, Госпожа».

Он ощутил, как она снова ушла. Холодное дыхание коснулось грязной, покрытой засохшей кровью щеки. И все.

– Ириен?!

А вот и полевой хирург Виккер.

– Ну что, бродяга, займемся тобой? Но предупреждаю сразу – не выть и не скулить. Наслушался я уже за целый день этого добра.

Эльф скрипнул зубами, но промолчал, не поддаваясь на провокации.

Пол хирургической палатки, залитый кровью, гноем и дерьмом, смердел хуже, чем двор на бойне. Здоровенный однорукий санитар малопродуктивно пытался смыть грязь, опрокидывая на пол ведра грязной воды.

– Пшел вон, – брезгливо приказал Виккер. – Снимай штаны и садись на стол, – бросил он Ириену.

Сказать было проще, чем сделать. Штанина пропиталась кровью насквозь, и крючки на боковой застежке стали липкими и скользкими. В сапоге тоже хлюпала кровь, и эльф мысленно попрощался со своей удобной обувью. Покрой настоящих эльфийских сапожек Ириен предпочитал всем остальным, хотя остальную одежду носил без разбора ее происхождения.

– Ух ты! – сказал хирург, осматривая рану. – Тебе удивительно везет, остроухий друг мой. Такой аккуратной раны я давненько не видел. Удачно, очень удачно. Зальем все спиртом, а потом заштопаем крестиком. Красивенький выйдет шрам для твоей замечательной коллекции.

Чего-чего, а шрамов у Ириена было превеликое множество. От давнишних белесых и тонких, как ниточки, до сине-багровых из последних приобретений. Часть вполне поддавалась искоренению, но эльф жалел денег на услуги хорошего лекаря-мага.

– Живучие вы, эльфы, создания. Аж завидки берут. Человек от такой раны, как у тебя, давно истек бы кровью. Орку и тангару тоже, скорее всего, пришел бы каюк, а ты вот сидишь, ногой машешь. Недаром говорят, что ваши предки в былые времена жили чуть ли не вечно… Ну, терпи, эльф.

Ириен только зашипел по-кошачьи, когда Виккер засунул в открытую рану тампон.

– Храбрый мальчик, – хмуро похвалил Виккер. – За какими демонами тебя занесло на эту войну, эльф? Скучно стало или почувствовал себя патриотом?

– Не то и не другое. Ох-х-хо. Ты лекарь или пыточных дел мастер? – охнул Ириен. – Считай, что просто зашел посмотреть, чего делается в Игергарде. А тут война и все такое прочее.

– Значит, ты дурак, Ир. Ты меня разочаровал, честное слово. Я был лучшего мнения о твоих сородичах. Одно дело ходить в советниках при штабе, а другое – махать железякой в чистом поле.

– В Минайте оньгъе устроили резню в эльфийском квартале. Мне это не понравилось.

– Х-ха, не смеши меня, тоже мне мститель, – хрюкнул Виккер. – Оньгъе резали поголовно всех. И людей, и нелюдей.

Ириен только пожал плечами. Он и сам не мог толком объяснить свое прямое участие в очередной войне Игергарда с Оньгъеном. Не первой и наверняка не последней.

Пока Виккер штопал рану, Ириену пришлось выслушать все нецензурные соображения доктора о минувшей битве и о войне в целом. Зато потом он попытался угостить терпеливого пациента хорошо очищенным спиртом, но вовремя опомнился и недовольно проворчал.

– Совсем забыл, что твое живучее племя не переносит спирт в любом виде. Тьфу на тебя, даже выпить с тобой по-человечески нельзя.

– По-человечески, разумеется, нельзя. Но от простой воды я бы не отказался.

Виккер досадливо сплюнул и крикнул санитару, чтобы принес чистой воды. Полевой врач твердо решил напиться, и ему в принципе было совершенно безразлично, что собутыльник станет хлебать обычную воду.

И конечно, они выпили за проклятую победу, за мальчика Ширана из Канегора и за тех, кому уже не доведется пить ни водки, ни простой воды. А потом они разошлись каждый по своим делам…

– Нет, твоего ученика я не встречал, мастер Кивар, – сказал Ириен, выныривая из нежданных воспоминаний.

– Да я понимаю, разве всех упомнишь. Я Давиша и в Канегоре искал, и в Ятсоуне, и в Орфиранге. Записки оставлял в условленных местах, прождал всю зиму в Долье, да, видно, все без толку, – горестно вздохнул фокусник. – Эх-хе-хех… Проклятые оньгъе…

Ириен не стал рассказывать вконец расстроенному человеку, что его самым лучшим другом был, есть и останется оньгъе Аннупард Шого. Разве кому-то, тому же Кивару станет легче оттого, что он узнает, сколько раз Пард спас жизнь разным нелюдям. Оньгъе, грабившие, насиловавшие и убивавшие на улицах Минайты, не имели ничего общего с Пардом, равно как и он с ними.

Сытный ужин и не по-весеннему теплый вечер расположили путников к лирическому настроению и песням. У Норберты оказалось хорошее настроение, и она запела, уступая просьбам. Голос ей достался низковатый для женщины, но необычайно красивый, глубокий и сильный.

Над ним одна трава теперь растет,

И только мать солдата дома ждет,

Чужой женой теперь его вдова,

И что ее судить за то? Она права.

Дичает сад, и поле в сорняке,

А на войне оно как на войне.

Кто возвратился, кто в земле лежит.

А тем, кто выжил, надо дальше жить.

У мертвых нет обиды на живых.

Их вечный сон спокоен, светел, тих…

Да разве с битвы не вернулся он один?

Вот только без отца остался сын…

Песня эта отмерила не один век. Ириен был уверен, что люди сложили ее еще в те годы, когда его собственный отец был ребенком, а может быть, даже в Темные века. Кто знает? И петь ее будут еще долго. Она переживет его самого.