Читать книгу "Волчья тропа - Даха Тараторина"

— Злые вы какие-то… — протянул «слабейший». — За что бить-то решили?

— А нечего… Как ты там говорил? — растерянно обратился Петька к другу, — гоголем вышагивать.

— Девкам нашим под подолы заглядываешь!

Гринька взревел и бросился снова.

Серый сделал лёгкий шаг в сторону. Такой же, как вчера, когда учил Фроську драться.

— А-а-а-а, — понимающе протянул он, — ревность.

Гринька ударил снова и опять промахнулся. Тяжело дыша, пытаясь унять колотящееся сердце, он вращал глазами и орал:

— Нечего тебе в нашей деревне делать! Не звали! Вали, тварь! Убирайся!

— Ну так прогони, ревнивец. Или ты только пятками сверкаешь, когда до дела доходит? — осклабился Серый. Нехорошая это была улыбка.

Гринька незаметно моргнул другу. Знавший его с детства Петька понял намёк и напал одновременно. Серый согнулся под натиском мощного кулака, но и сам не упустил возможности — успел легко, едва заметно провести ладонью по бычьей шее Гриньки снизу-вверх. Глаза нападавшего удивлённо расширились, руки, только что тянувшиеся к чужой шее, рванулись к собственной. Гринька бил себя в грудь, пытаясь втиснуть воздух в перехваченное болью горло и не мог.

Если правильно рассчитать силу и точку удара, особого вреда он не нанесёт. Скоро Гринька придёт в себя, сможет нормально дышать и, зная его поганый характер, снова полезет в драку. Но Серый бил человека не впервые и прекрасно знал, что ему хватит времени на второго противника. Петьку он уложил быстро. Рослый детина был миролюбив и дрался скорее за компанию, чем от злобы. Сильно избить он не пытался, в крайнем случае надеялся поставить хороший синяк под глаз. Поэтому Серый даже не стал разрисовывать ушибами его лицо — пусть и дальше девки любуются. Только поставил подножку и хорошенько ткнул головой в сугроб — остудись. Петька тут же замахал руками — сдаюсь. С Гринькой сложнее. Ведомый чистой злобой, ненавистью, взращиваемой понемногу не первый год, он не думал ни о чужой жизни ни о своей. Мог по глупости оступиться, сломать ногу, да и остаться хромым на всю жизнь. А мог, как уже пытался, взяться душить врага в порыве ненависти. Да не пока не сдастся, а покуда не посинеет. И лишь потом начнёт думать, что учудил. Оставлять парню метки на всю жизнь Серый не хотел — и так нажил себе врага, сам того не ведая. Но не вязать же его теперь, пока сам себе случайно не навредил?

А почему, собственно, и не вязать? Серый улыбнулся.

Пнул ревнивца под зад, заваливая в снег. Тот только вяло дрыгал ногами, не соображая, где за этой тёмной пеленой спрятался враг. Вытащил из Гринькиных портков пояс и хорошенько хлестнул парня пониже спины. Парень заскулил от унижения. Кажется, он бы предпочёл остаться калекой.

— Никогда. Не нападай. Вдвоём. На одного. — Серый каждое слово сопровождал хлёстким ударом, как пощёчиной. — У человека. Должна. Быть. Честь. А ты. Её. Замарал.

Победитель неспешно скрутил поясом руки лежащему на земле, притянул их к ногам. Гринька протапливал снег пунцовой физиономией и капающей слюной. Петьке он связал только руки. Надо же как-то непутёвым драчунам возвращаться домой.

Отойдя на сажень, Серый обернулся и отвесил издевательский поклон:

— И не извольте беспокоиться, добры молодцы. Защиту Фроськиного подола я беру на себя. Так что вам к нему лучше и на версту не приближаться.

_______________________________________________________

[i] Богиня плодородия и судьбы. Одно из наиболее значимых и сильных женских божеств у славян со множеством функций.

Часть восьмая. Вздохнуть спокойно не дающая

Глава 8

С волками жить

— А ты веришь в колдовство?

Муж ехидно заржал.

— Не-е-ет. Ты что? Лешие, водяные, оборотни — это всё сказки!

Для большей убедительности Серый чуть изменил вид челюсти и щёлкнул волчьими зубами.

— Да ну тебя, — я схватила его за вытянувшуюся морду, игриво потрясла из стороны в сторону и выпустила.

Серый устроился у моего бедра и доброжелательное настроение сгонять не желал. Поэтому добавил:

— Мне никогда об этом думать не приходилось. Я родился в семье, где папа-волк может спокойно лежать на ногах мамы-человека, пока она не согреется, а потом и сам превратиться. Меня скорее удивляли люди, которые упрямо делали вид, что ничего необычного вокруг не происходит, а бабкины сказки — не реальная история, а вымысел сумасшедшей старухи. А ведь каждая сказка когда-то была живой.

Я вздохнула. Никому не нравится чувствовать себя дураком. А колдовство лишний раз напоминает людям, как мало они знают о мире, как глупа и наивна их уверенность в собственном превосходстве.

Бабушка Матрёна рассказывала, когда она была ребёнком, многие ещё жили в мире с Богами: всякий раз брали с собой угощение для старого знакомца лешего, искренне благодарили Волоса за щедрый урожай, просили водяного не обидеть, заходя в воду. И всякий раз знали, даже если ответа не слышно, их всём равно видят и оберегают незримые силы. А теперь… Теперь в прыжках через костёр на Купалу, в подношении блинов солнцу на Масленицу нет ни любви, ни страха. Люди решили жить в другом мире. В мире, который проще и понятнее. Пройдёт время, и обычаи, которые чтим мы, потомки станут считать смешными и ненужными. Превратятся они в шутку или того хуже — в повод лишний раз выпить хмельного напитка.

Я не хотела жить в таком мире.

Мой муж был живым воплощением памяти предков. Напоминанием, что в каждом сердце ещё хранится толика древнего знания. И, если лишиться его, в сердце образуется пустое место. Словно забыл что-то очень важное, а что — не упомнить. Можно попробовать заполнить эту дыру чем-то новым: семьёй, детьми, заботами о хлебе насущном, в конце концов. Но сумрачным вечером, выходя на крыльцо и вдыхая запах прелой листвы, ощущая клочья тумана на тёплых щеках, любой задумается, а не продешевил ли?

— А тебе никогда не было страшно? — подал голос муж.

Я хмыкнула:

— Тебя что ли бояться?

— И меня в том числе. Ты же много чего повидала. Неужто не хватило с лихвой на всю оставшуюся жизнь? Никогда не хотелось забиться под лавку и закричать «это всё сон! Не было такого!».

Я припомнила первую встречу с жуткой непонятной силой. Ох, как мне тогда хотелось забиться под лавку и закричать!

Я покачала головой.

— Ни на что не променяю. Я теперь… Как будто умнее других. Я ведь пережила такое, чего иные и не видели. И спаслась.

— А мне не так повезло, — протянул Серый, — мне жениться пришлось!

И увернулся от последовавшего за высказыванием пинка. Ловкий.

— Пробегусь-ка я по округе перед сном, — решил оборотень. — Проверю, всё ли в порядке.

— Да что тут может быть не в порядке? — отпускать от себя живую грелку не хотелось до ужаса. — Охотники отстали больше сотни вёрст назад, лес глухой, ночь на дворе. Все уважающие себя убийцы и кровопийцы спят давно.