Читать книгу "Тихоня - Джоанн Макгрегор"

– Настало время научиться красиво ходить. Надень туфли, пожалуйста, – скомандовала она.

– Я уже в туфлях.

– Это, – Нана указала на мои удобные кеды, – не туфли. Это спортивная обувь. Надень шпильки, пожалуйста.

Ворча, я надела туфли с каблуками-стилетами. Нана велела Зебу положить мне книгу на голову. Ему пришлось это делать еще пятьдесят семь раз в течение следующего часа, когда Нана приказала мне ходить на шпильках туда-сюда по веранде, а потом садиться в кресло и подниматься на ноги – и все это проделывать, удерживая равновесие и проклятую книгу на голове.

– Это поможет тебе держать осанку, – повторяла Нана. – Голову не опускать, подбородок не выпячивать, грудь вперед, живот в себя, задницу втянуть.

Время от времени она награждала меня острым тычком под плечи или хлопком по заднице своей тростью с рукояткой, инкрустированной жемчугом. Я была благодарна ей за то, что она колотит меня всего лишь тростью, а не ходунками.

– Не шаркай ногами, Роми, скользи. Плыви, как лебедь. Я сказала, как лебедь, а не как утка!

В конечном счете они были удовлетворены, или, возможно, поняли, что это безнадежный случай, увидев положение дел своими глазами. Они оставили меня в покое вместе с горой пакетов и моим новым лицом. Я закрыла входную дверь за Зебом и тут же скинула стилетоподобные туфли с ноющих ног, ворча про себя, что носить высокие шпильки – это современная версия бинтования ног, как это делали в Китае. Затем я вспомнила, что буду делать завтра и кого увижу. Если усталые и стертые до волдырей ноги – это цена, то такую цену я готова заплатить. И, пожалуй, мне лучше поработать над тем, чтобы прекратить вздрагивания и хныканья, потому что завтра я окажусь в киностудии на птичьих правах, и тогда мне не позволено будет высказать вслух ни единой жалобы, ни единого выражения собственного мнения. Силла Свитч сказала мне об этом прямее некуда.

Я, хромая, пошла в гостиную и рухнула в ближайшее кресло. Оно также оказалось удобнейшим – огромное отцовское кресло, совершенство с подголовником, выдвижной подставкой, на которую удобно класть вытянутые ноги, и встроенным массажером. Я нажала на необходимые кнопки на пульте управления и вздохнула с глубоким удовлетворением, когда кресло приподнялось и удлинилось, и стало баюкать мое измученное тело и кровоточащие ноги.

Меня навощили, отполировали, выщипали мне лишние волоски, окрасили, сделали мне загар, мелирование, стрижку, укладку, маникюр, педикюр, пропарили, сделали пилинг, маски и натерли увлажняющим кремом. Я теперь могу стоять и даже ходить на высоченных шпильках. Я стала более загорелой, белокурой, а моя кожа – более гладкой и нежной. И я совершенно измучена. Прямо сейчас я хочу больше ничего не делать сегодня, а выпить чего-нибудь и посмотреть повтор «Лузеров» на Нетфликсе.

Но тут я услышала, как ключ поворачивается в замке входной двери, и поняла, что все мои планы пошли прахом. Папа дома.

Как только он вошел в гостиную, он заметил, насколько я преобразилась.

– Розмари? Что это ты с собой сделала?

– Это называется новый образ.

Э-эх, к черту все, лучше сразу выложить ему новости.

– Это для моей работы на каникулах. Завтра я начинаю работать на съемках фильма «Зверь: Звезды», – сказала я.

И тут он взорвался:

– В каком смысле работать на съемках фильма?

– Я устроилась на работу, папа, я работаю на киностудии.

– У тебя уже есть работа – у матери или у меня!

– Да, но это работа, которую я хочу.

Больше всего на свете.

Я хотела во что бы то ни стало выбраться из кресла, – мне не нравилось, что у папы такое преимущество в росте, – но кнопки не пожелали меня слушаться. Я боролась с рычагом, который должен был опустить мои ноги, но вместо этого кресло подняло их еще выше, а подголовник опустился почти до пола. Я как будто стояла вверх тормашками.

– Что за работа? – Отец с подозрением прищурился, внимательно осматривая меня в полутьме. – Актрисой?

Я фыркнула.

– Едва ли. – Сдавшись и перестав нажимать на кнопки, я выбралась из кресла ползком через подголовник. – Я буду посыльной – личным помощником одного… одной кинозвезды из актерского состава.

– Ты будешь бегать повсюду в качестве ассистента вот в этих?.. – Он указал на шпильки, которые валялись на ковре.

Папа был прав, но я проигнорировала его слова.

– Это будет потрясающий опыт работы, папа. Я получу множество новых навыков, увижу изнутри необыкновенно интересную индустрию, заработаю хорошие деньги…

– Я заплачу тебе вдвое больше, чем они предложили, – сказал он быстро.

– Папа, дело не в деньгах. Такая возможность выпадает всего раз в жизни!

Несмотря на то что я говорила громко, мои слова не произвели на него ни малейшего впечатления. Он стиснул зубы и выпятил нижнюю губу, как делал всегда, когда ему возражали.

– Я тебе запрещаю!

– Ты шутишь, что ли? Ты собираешься сделать… что? Закрыть меня в моей комнате? Мне восемнадцать, а не восемь. Завтра я уйду рано, мне на работу.

– Кто начинает работать в субботу?

– «Время – деньги» – разве не так ты всегда говорил? Видишь? Я уже начала учиться зарабатывать себе на хлеб.

– «Зверь»… «Зверь»… – забормотал он и вдруг взглянул на меня с подозрением. – Это не те ли фильмы, где снимается один парень, актер, который тебе так нравится?

Теперь нужно выбирать слова очень осторожно.

– Да, он мне нравился, как и любой школьнице, – сказала я, радуясь, что в тех редких случаях, когда отец заглядывал ко мне в комнату, его внимание настолько отвлекали экологические постеры с протестами, что он никогда внимательно не рассматривал алтарь Логану Рашу, который я устроила из своего платяного шкафа.

– Но я даже не знаю этого парня, а он меня. Мы движемся в совершенно разных планетарных системах. – Я показала жестами движение по разным орбитам.

Папа сверлил меня глазами, продумывая следующий ход. Я знала по многолетнему опыту, как отец в пять этапов подавлял всякий бунт и сопротивление. Он уже прошел через шок, отрицание, грозную ярость и торг. Следующим этапом будет игра на чувствах.

Папино лицо приняло доброжелательное выражение, когда он присел на софу и похлопал по месту рядом с собой.

– Розмари, моя любимая девочка, присядь-ка рядом со своим отцом.

– Нет уж, спасибо, я и отсюда прекрасно могу тебя выслушать.

Судорога гнева ненадолго исказила его лицо, но он почти сразу взял себя в руки.

– Ты знаешь, что мы с матерью горячо тебя любим и желаем тебе только добра, – сказал он, в этот момент прямо воплощение деликатного благоразумия и любящего добросердечия.

– Я это знаю, папа, но мы расходимся во взглядах на добро для меня.