Читать книгу "Зима мира - Кен Фоллетт"

Медпункт не получил предупреждения, что линия обороны прорвана. Медики осматривали очередную группу раненых, когда в церковь ворвались семь или восемь русских солдат. Один полоснул по сводчатому потолку пулеметной очередью, и Эрик бросился на пол – как и все, кто был в состоянии двигаться.

Увидев, что никто не вооружен, русские расслабились. Они пошли по залу, отбирая часы и кольца у тех, у кого они были. Потом ушли.

«Что будет дальше?» – подумал Эрик. Впервые в жизни он угодил в такую ловушку, оказался за линией фронта. Что им теперь делать, бросить полевой госпиталь и пытаться нагнать свою отступающую армию? Или их пациентам будет безопаснее здесь?

Доктор Вайсс принял решение.

– Всем продолжать работу, – сказал он.

Через несколько минут вошел советский солдат, неся через плечо товарища. Указывая дулом на Вайсса, он разразился стремительным потоком русских слов. В голосе его звучали панические нотки, а его друг был весь в крови.

Вайсс отреагировал спокойно. Медленно подбирая русские слова, он сказал:

– Не надо оружия. Кладите друга сюда, на стол.

Солдат послушался, и бригада приступила к работе. Солдат продолжал держать доктора Вайсса на мушке.

Позже в тот же день немецких пациентов вывели или вынесли и погрузили в кузов грузовика, который двинулся на восток. Эрик провожал взглядом Вернера Франка, военнопленного. В детстве Эрику часто рассказывали про дядю Роберта, который попал в русский плен в Первую мировую и добрался домой из Сибири, проделав путь в четыре тысячи миль. Что станет теперь с Вернером? – подумал Эрик.

В церковь вносили новых русских раненых, и немцы лечили их, как лечили бы своих.

Потом, когда измученный Эрик засыпал, до него дошло, что сам он теперь тоже – военнопленный.

IV

В то время, как союзные армии смыкались вокруг Берлина, побеждающие страны начали конфликтовать между собой на конференции по поводу учреждения международной организации, созванной в Сан-Франциско. Вуди это угнетало бы, если бы его меньше занимали попытки возобновить знакомство с Беллой Эрнандес.

Он думал о ней постоянно, и в день высадки и боев во Франции, и в госпитале, и во время выздоровления. Год назад она заканчивала обучение в Оксфордском университете, а получать степень планировала в Беркли, как раз здесь, в Сан-Франциско. Вероятно, она должна жить у родителей, в районе Пасифик-Хайтс – если только не поселилась возле студенческого городка.

К сожалению, связаться с ней у него не выходило.

На его письма не было ответа. Когда он набрал номер, указанный в телефонном справочнике, к телефону подошла дама средних лет (по его предположению, мать Беллы) и сказала с ледяной любезностью:

– В данный момент ее нет дома. Ей что-нибудь передать?

Белла так и не перезвонила.

Должно быть, у нее с кем-нибудь серьезные отношения. Если это так, лучше бы она сама ему об этом сказала. Но, может быть, ее мама перехватывала почту и не передавала сообщений.

Вероятно, ему следовало оставить Беллу в покое. Может быть, он делает из себя посмешище. Но это было не в его характере. Он вспомнил, как долго, упорно он ухаживал за Джоан. «Похоже, это тенденция, – подумал он. – Неужели дело во мне?»

Между тем каждое утро он ходил с отцом в пентхаус наверху отеля Фермонт, где госсекретарь Эдвард Стеттиниус проводил брифинг для присутствующих на конференции американцев. Стеттиниус заменял Корделла Халла, который был в больнице. В США уже был новый президент, Гарри Трумэн, принявший присягу после смерти великого Франклина Д. Рузвельта. Как печально, заметил Гас Дьюар, что в этот решающий момент мировой истории в США у власти стояли два неопытных новичка.

Началось все плохо. Президент Трумэн по неловкости оскорбил советского министра иностранных дел Молотова на предваряющей конференцию встрече в Белом доме. В результате Молотов прибыл в Сан-Франциско в отвратительном настроении. Он заявил, что, если конференция тотчас же не согласится принять Белоруссию, Украину и Польшу, он немедленно отправляется домой.

Никто не хотел выхода СССР. Без Советов ООН была бы уже не ООН. Большинство американских делегатов были за компромисс с коммунистами, но сенатор Вандерберг, поправив галстук-бабочку, чопорно заявил, что ничего не должно происходить по указке Кремля.

Однажды утром, когда у Вуди было часа два свободного времени, он направился к дому родителей Беллы.

Фешенебельный район, где они жили, располагался неподалеку от отеля «Фермонт» на Ноб-Хилл, но, так как Вуди все еще ходил с тростью, он взял такси. Родители Беллы жили в желтом викторианском особняке на Гоф-стрит. Открывшая дверь женщина была слишком хорошо одета для служанки. Она улыбнулась ему краешком рта, совсем как Белла, – должно быть, это была ее мать.

– Доброе утро, мадам, – вежливо сказал он. – Я Вуди Дьюар. В прошлом году в Лондоне я познакомился с Беллой Эрнандес, и мне бы очень хотелось повидать ее снова, если можно.

Улыбка исчезла. Ему был пожалован долгий взгляд, а потом дама произнесла:

– Значит, это вы и есть.

Вуди не понял, что это значит.

– Я Каролина Эрнандес, мать Изабеллы, – сказала она. – Входите.

– Благодарю.

Она не подала ему руки и явно была настроена враждебно, хотя почему – у него не было ни малейшего понятия. Однако его пригласили в дом.

Госпожа Эрнандес провела Вуди в большую, красивую гостиную, из которой открывался восхитительный вид на океан. Приглашая сесть, она указала на стул жестом, который едва ли можно было назвать вежливым. Она села напротив и снова смерила его внимательным взглядом.

– Сколько времени вы провели с Беллой в Англии? – спросила она.

– Всего несколько часов. Но с тех пор я все время думаю о ней.

Возникла очередная многозначительная пауза, и потом мать Беллы сказала:

– Когда Белла уезжала в Оксфорд, она была помолвлена с Виктором Роландсоном – блестящим молодым человеком, которого она знает всю жизнь. Роландсоны наши с мужем старые друзья – или, по крайней мере, так было, пока Белла не приехала домой и не расторгла вдруг помолвку.

У Вуди сердце затрепетало от надежды.

– Она лишь сказала: поняла, что не любит Виктора. Я догадалась, что она встретила кого-то другого, и теперь даже знаю кого.

– Я понятия не имел, что она помолвлена, – сказал Вуди.

– Она носила кольцо с алмазом, которое было очень сложно не заметить. Из-за вашей ненаблюдательности произошла трагедия.

– Мне очень жаль, – сказал Вуди. Но потом решил не вести себя как слюнтяй. – Хотя вообще-то совсем не жаль. Я очень рад, что она расторгла помолвку, потому что я считаю, что она совершенно чудесная и нужна мне самому.

Это миссис Эрнандес не понравилось.