Читать книгу "По волнам жизни. Том 1 - Всеволод Стратонов"

У Белинского была жена, или одна дама так называлась. Трудно было бы, однако, представить себе большего развратника, чем Белинский. В Тифлисе, кажется, не было кокотки, которую бы он пропустил без своего внимания. Этого он не скрывал, цинично всем рассказывая о своих амурных авантюрах.

Кроме утренних попоек, он напивался регулярно каждый вечер. Часто по вечерам в типографии, куда я заходил иногда для окончательного просмотра выходящего номера, Белинский появлялся настолько пьяным, что предпочитал прятаться от меня за спины наборщиков.

После этого я его наблюдал с балкона своей квартиры на Головинском проспекте:

Совершенно уже пьяный, он подбегал заплетающимися шагами к одиноким женщинам, заглядывая им под шляпки. Женщины шарахались от него в сторону. Держась обеими руками за фонарь, чтобы не упасть, Белинский останавливался, поджидая, пока не пройдет другая женщина, и лез к ней… Такие сцены повторялись часто, и репутация, в данном смысле, А. Ф. Белинского в городе прочно установилась — репутация редактора официального органа центральной власти.

Стало ясным, что, пока редакция помещается в общей квартире с Белинским, а я захожу в редакцию на часок-другой, — хозяином дела я быть не могу. Белинский принимал всю почту, показывал из нее, что хотел; он же принимал статьи от сотрудников, вел с ними переговоры, а мне об этом говорил в пределах своего усмотрения и в своем переработанном изображении и т. п.

Мое редактирование в значительной мере являлось фикцией. Но, не желая производить излишней остроты, я решил выждать с таким положением до сентября, пока не истек срок нанятого для редакции помещения на Эриванской площади.

Сотрудники

Состав главных сотрудников, которых я застал в газете, был таков:

Кроме второго репортера, главным репортером был Сергей[642] Михайлович Павлов. Это был друг и собутыльник Белинского, как, впрочем, и почти все остальные сотрудники, сильно связанные с шефом поклонением Бахусу. Впрочем, Павлов не напивался так уж безобразно. Худенький, юркий человек, умевший пролезть, куда нужно, он был большой лентяй. В день он работал не более двух-трех часов, а получая от газеты фикс за 4000 строк, мог жить недурно.

Его служба выражалась в том, что, закусив основательно у Белинского, он шел во дворец наместника и от дежурного адъютанта узнавал, о чем надо — из дворцовой жизни за день — напечатать в газете. Затем он шел за подобными справками в городскую думу, и в нормальные дни это было все. В особые же, преимущественно в высокоторжественные дни, он еще писал о богослужении в соборе, перечисляя присутствовавших сановников, с приведением полных названий их должностей и чинов — этим материалом он сразу нагонял много необходимых ему до ежемесячной нормы строк. Один раз в неделю он давал еще отчет о заседании городской думы, и это было уж окончательно все. Репортажем о происшествиях он заниматься не хотел. Все мои настояния и изменения условий вознаграждения, в зависимости от количества доставленного материала, успехом не увенчались. Павлов старался заметки разбавлять водичкой, возмущался, что мой редакторский карандаш вычеркивает хлам, но работать хотя бы немного больше и в своих же интересах не пожелал; мои же принудительные меры сделали из Павлова орудие в руках ставших многочисленными моих врагов.

Корректором был Иван Иванович Радике, безобидный и очень недалекий человек. Корректором он был неважным, и часто делал такие для официальной газеты грубые промахи, что я только за голову хватался. Несколько раз из‐за допущенных им ошибок я имел служебные неприятности от Ватаци.

Все мои разносы Радике разбивались об его беспомощную плаксивость. Тогда я стал его за ошибки штрафовать. Это вызвало с его стороны страшное негодование и вражду ко мне. Под конец он сам отказался от службы, уйдя в какую-то маленькую грузинскую газету… редактором[643].

Ценным сотрудником был драматический рецензент Николай Николаевич Макаров. Видный чиновник в местном управлении земледелия, он был вместе с тем страстным театралом. Его рецензии очень ценились артистами.

— Мы считаем, — говорил мне антрепренер Никулин, — Макарова вторым по компетентности драматическим рецензентом в России. Он иногда нас очень разносит, но мы на него не обижаемся, потому что он это делает всегда доказательно, приводя факты.

Что на него артисты действительно не обижаются, в этом я убеждался не один раз. Вообще, это был человек больших способностей, и единственно, в чем я мог бы его упрекнуть, — это в чрезвычайной длине рецензий, отнимавших место для другого материала.

Оперным рецензентом был военный чиновник окружного инженерного управления Николай Алексеевич Левиатов, хорошо понимавший музыку, но менее блиставший, чем Макаров.

Другие и довольно многочисленные сотрудники были более или менее случайными. Из них заслуживает особого упоминания генерал Василий Алексеевич Потто, старик, получивший прозвище Гомера кавказской армии, которую он действительно часто и многообразно воспевал, и я не знаю, приносил ли он этим больше пользы или вреда. Печатал он на эту же тему громадные хвалебные фельетоны и в газете[644].

Типография

В типографии у меня сразу же дело не пошло. Крынин стал проявлять тупое и ненужное упорство в неисполнении моих новаторских директив. По-видимому, он думал систематическим саботажем отбить у меня охоту вмешиваться в типографские дела.

Так продолжалось полгода. Он снабжал меня обильным обвинительным против себя материалом, сопротивляясь и тем моим мероприятиям, которые били в нос своей целесообразностью.

Мое терпение лопнуло, и я представил по этому поводу по начальству доклад, снабдив его надлежащими документами.

Помощник наместника Ватаци потребовал тогда от Крынина подачи в отставку, что ему и пришлось исполнить[645].

Тотчас же и уже добровольно подал в отставку помощник Крынина Г. Н. Пахунов, его фактотум и совершенное ничтожество. Наоборот, заведующий работами А. Д. Волков оказался дельным и полезным работником[646]. Я его назначил помощником управляющего, и до самого конца работы с типографией я им был вполне доволен.