Читать книгу "Смерть на брудершафт - Борис Акунин"

На одном упрямстве и остервенении добыл Романов главного диверсанта. От усталости и злобы даже живьем брать не стал, хоть и следовало.

В общем, спасибо за такую победу. Немецкое наступление удалось отсрочить, но падение Риги все равно было вопросом времени. Разработает фон Гутьер новую схему, и никто ему теперь не помешает, потому что контрразведки 12-й армии более не существует.

Послал Романов (тому три дня) депешу дорогому другу и любимому начальнику: выручайте, пропадаю, срочно пришлите людей. От Козловского пришел ответ: «Сам пропадаю, Лешенька. Ты не представляешь, какая тут Гоморра. Шпионов больше, чем на фронте, и не скрываются почти. Срочно приезжай!».

Честно говоря, в столицу Алексей отправился с облегчением. Не было больше сил наблюдать, как разваливается на куски не один век строившаяся армейская машина. До чистого источника революции отсюда было далеко, из мутной окопной грязи на поверхность выныривали не «сознательные граждане», а крикуны и мелкие честолюбцы, которым лишь бы подальше от передовой. Ах, как хотелось вернуться в алознаменный, звенящий восторгом Питер, зарядиться его энтузиазмом, романтическим порывом, надеждой!

Штабс-капитан даже на хапуг-извозчиков не очень разозлился — что ж, в этом приниженном, вороватом сословии зашевелились цеховая солидарность и чувство собственного достоинства, пускай в уродливом виде. Эволюция не умеет прыгать через ступеньки, не всё сразу.

Алексей пошел по Загородному проспекту в сторону Владимирского. Идти с чемоданчиком было не очень удобно — он был маленький и нетяжелый, но приходилось тою же рукой придерживать шашку, чтобы правая оставалась свободной для козыряния.

Козырять, впрочем, Романову не пришлось. Солдат на пути попадалось сколько угодно — и группами, и парами, и поодиночке. Но никто из них не подумал салютовать офицеру. Это было еще не самое удивительное. Конечно, нижние чины здорово разболтались и в действующей армии, однако же в Риге штабс-капитану не доводилось видеть солдат, которые шли бы вразвалочку, с папироской в зубах и сплевывали на тротуар; солдат с винтовкой, повешенной прикладом кверху; наконец, солдат явно нетрезвых, распевающих посреди улицы похабные частушки.

С каждым шагом Романов все больше хмурился. Он не узнавал родного города.

Как и в марте, на всех домах висели красные флаги, но за три месяца они запылились, поблекли, стали похожи на тряпки. И весь Петроград тоже словно запаршивел, оброс грязью. Такое ощущение, что после таяния снега дворники не мыли тротуаров, не чистили мостовой.

Вот чего не хватало в городе! Шуршания метел, которыми в былые времена дворники размахивали перед каждой подворотней. Куда они все подевались, бородачи в белых фартуках?

И ни одного полицейского на перекрестках. Городовые со своими «селедками» на боку исчезли еще в марте, очень уж их все не любили. Однако неужели с тех пор столица не обзавелась какой-нибудь революционной милицией? Разве может двухмиллионный город обходиться без уличных блюстителей закона?

Кажется, Алексей здорово ошибался, когда думал, будто священный огонь революции по-прежнему озаряет свой исток. Порядка в Петрограде еще меньше, чем в Риге, где близость фронта и военный режим обеспечивают хоть какую-то дисциплину.

Пешеходная экскурсия по революционному городу завершилась на Фурштатской, где по соседству со штабом упраздненного ныне Жандармского корпуса находилась военная контрразведка — единственный орган, защищавший демократическую республику от вражеского шпионажа.

При виде знакомого рустованного фасада Романов ускорил шаг. Любоваться Петроградом ему расхотелось. Побыстрей бы включиться в знакомую работу, забыться делом.

Господи! Что это?

Наверху, на втором этаже, с треском распахнулось окно. Кто-то кинул вниз кипу канцелярских папок, не озаботившись посмотреть, есть ли внизу прохожие. Одна шлепнулась на асфальт прямо перед носом у Алексея, тесемки лопнули, во все стороны разлетелись машинописные листы. В глаза оторопевшему офицеру бросился штамп «совершенно секретно». Романов присел на корточки.

Агентурное донесение на какого-то ораниенбаумского жителя, подозреваемого в пособничестве врагу. Свежее, всего месячной давности!

Из окна летели новые папки.

Ничего не понимая, Романов задрал голову. Только теперь он заметил, что у входа нет часового.

Что здесь происходит?!

Он вбежал в дверь Управления. На проходной, в окошке дежурного, никого. Лестница вся завалена бумагами. С этажей доносится грохот, шум голосов.

Контрразведка переехала? Почему Козловский не предупредил? И, главное, почему не взяли с собой документы секретного делопроизводства?

Или это налет каких-то вконец обнаглевших анархистов? Газеты пишут, что в российской глубинке под воздействием анархистской агитации крестьяне жгут усадьбы и громят волостные канцелярии. Но то в глубинке, а тут Петроград!

Чемоданчик Алексей поставил к перилам, на всякий случай расстегнул кобуру, стал быстро подниматься.

На площадке между этажами стояли и курили трое солдат с повязками на рукавах. Вид у них был безмятежный, словно ничего особенного не происходило.

— Что тут такое? — крикнул Романов. — Кто старший?!

Солдаты разом обернулись.

Голос после ранения в шею у штабс-капитана был устрашающий. Врачи обещали, что со временем связки восстановятся и хрипота пройдет. О сцене, конечно, думать нечего, но какая к черту опера, какие романсы под фортепьяно после всего, что пережито за три военных года?

Один из курильщиков, с ефрейторскими лычками, окрика не испугался.

— А ты что за хрен?

Смерил офицера презрительным взглядом, плюнул на пол. Двое остальных тоже заухмылялись.

Ситуация была знакомая. В последние три месяца Романов оказывался в ней не раз и отлично знал, как себя нужно вести.

Революционная армия подорвала прежнюю систему подчинения, основанную на чинопочитании. Но не нужно думать, что наступило безначалие. Просто восстановились первобытные законы организации мужского общества: вожаки теперь определялись не по звездочкам на погонах, а по личным качествам. Мало кто из офицеров выдержал это испытание. Одни не сумели перестроиться, другие оказались слабы характером. А Романов сориентировался быстро. Принцип силы, так принцип силы.

На фронте он поступал так: выбирал главного заводилу (всегда найдется смутьян, который баламутит солдатскую массу) и хорошенько беседовал с глазу на глаз. Только следов на роже не оставлял. Между прочим, никто ни разу в солдатский комитет не пожаловался, хотя офицерское рукоприкладство по революционным временам считалось страшным преступлением. Человек примитивного устройства к силе уважителен и без споров признает за нею право на верховенство.

В штабе армии Романов был одним из немногих начальников, с которым все нижние чины держались так же, как до переворота: и честь отдавали, и по стойке «смирно» тянулись. Даже выдвигали в комитет, но Алексей из-за множества служебных дел взял самоотвод.