Читать книгу "Redrum 2017 - Евгений Олегович Шиков"

не знал. Даже, если удавалось объяснить без имени, о ком идет речь, разговор заканчивался на вопросе: «Кем вы ей приходитесь?». Действительно, кем? Одним из психов, наверное.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

С тех пор прошел месяц. По городу вовсю полыхал летний зной, в этом году почему-то особенно жаркий. Мне пришлось даже уменьшить емкость мусорного ведра. Купил поменьше, чтобы чаще выносить, а то к вечеру начинало подванивать. Заменил черное ведерко на синее. Совесть вроде успокоилась.

По утрам я выхожу из дома, надев белоснежные кроссовки «Асикс», облачно-серые беговые брюки «Адидас», тоненький браслет пульсометра «Гармин» и футболку с надписью «Время боль» швейной фабрики «Стрелка». За домом прохладный лес, живой и зеленый, розовая гравийная дорожка, которая хрустит, словно крупный сахарный песок, и яркое синее небо над желтой кепкой. Катя уже на дорожке. Конечно, я бегаю быстрее, чем она, но мы все равно обязательно встретимся в лесу, ударим по рукам, улыбнемся друг другу, а вечером, после работы, она снова придет ко мне, и тогда, покусывая свежую пиццу, мы будем смотреть какой-нибудь красочный фильм.

Катя, Катя, Катерина. Она совсем-совсем другая, она светлая и добрая, совсем не похожа на Ворону, со всеми ее наколками, пирсингом, заклепками и какими-то жуткими черными мыслями. Единственное, что пока никак не клеится к воздушному образу — заставленная хоррором книжная полка. Черт меня раздери, у нее там Кинг, Кунц, Кэмпбелл… Немного почитав первого, с ужасом представляю, о чем могут быть другие. А смотреть мы собрались какую-то «Мглу». Так что я, на всякий случай, не рассказываю о том, что умею.

Надо бы к этой Кате внимательней присмотреться.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Валерий Лисицкий

Паскудники

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

От автора: «„Паскудники“ — это небольшой эксперимент, попытка писать не так, как я пишу обычно, и в непривычном антураже. Симбиоз мистики и атмосферы раннего СССР вышел, на мой взгляд, довольно любопытным».

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Ребята у меня в отряде были непростые, потому и такой глупости, как записочки с благодарностью за интересный урок, я от них не ожидал. Обычная такая записка, клочок линованной дешёвой бумаги. У нас все на такой писали: и учителя, и ученики. Даже Николай Николаевич свои в ультимативной форме составленные служебки, напоминающие письма с угрозами, на ней составлял.

Я, помню, помял тогда этот белый прямоугольничек в руке, да спрятал в карман пальто. Глупость-то глупость, конечно же, но глупость приятная. Признали, видать, меня наши беспризорники. Хотя бы кто-то из них. А чтобы от этой банды признания и, тем более, уважения добиться — это, знаете, не таким уж простым человеком надо быть. Кремнем! Человечищем! Я-то себя таким никогда не считал, думал даже увольняться. А вот поди ж ты.

«Товарищ Белокопытов лучший учитель»! Так-то!

Не успел я записочку спрятать, как ворвались наши оголтелые в класс. Крикливые, как вороны, и такие же драчливые. Расселись за партами, как на проводах. Мне даже показалось, что вели себя пристойнее, чем обычно. Хотя, показалось, наверное.

А слова благодарности на меня как вдохновляюще подействовали! Не поверите, я никогда ещё до того момента так уроки не вёл! Сам увлёкся, да и их, кажется, увлечь смог. Хотя мой предмет они никогда не уважали. Алгебра да геометрия — серьёзно ли для беспризорников? «Мы, — говорили, — дядя, и без алгебры медяки в кармане пересчитаем. А геометрия нам на что сдалась? Неужто кого из нас, босоногих да неблагонадёжных, до полей допустят? Так что, — смеялись, — землю нам топтать привыкать надо, а не мерить».

Я на них не обижался. Ребята-то они хорошие были, умные, в основном. Кто ж виноват, что жизнь их в зверят озлобленных превратила? То-то вот и оно.

А с запиской той я не утерпел, да и отправился вечером к Николай Николаичу. Смотрите, что мне сорванцы наши на стол подсунули. А в других приютах говорили — неисправляемые! Исправляемые, да ещё как! Николай Николаевич тогда папироской пыхнул, улыбнулся в усы и сказал:

— Вот! А вы, товарищ Белокопытов, увольняться собирались! Таланта у вас, якобы, нет! Вот он, педагогический талант ваш! Изложен на бумаге с предельной искренностью! Так что вы ступайте, работайте. А записку эту сохраните. Думаю, не раз и не два она вас от сомнений убережёт.

Только ошибался Николай Николаевич. Не стала для меня эта записка утешением. А чем стала? Да я и сам не знаю… Но давайте обо всём по порядку, хорошо?

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Этот клочок бумаги я так из пальто и не вытащил. Держал во внутреннем кармане. И каждый урок он мне кожу жёг сквозь подкладку. Сижу я на своём учительском стуле без спинки, прижмусь спиной к холодной стене, чтобы хоть немного боль в пояснице унять, да смотрю, как банда над листками своими склонилась — языки повысовывали от сосредоточения, карандашами скрипят… Дрянная у нас бумага была. И карандаши тоже — дрянь.

Сидят они, кропают свои кривобокие равнобедренные треугольники. Кто от руки, кто какую палочку приспособит вместо линейки. Некоторые, кто постарательнее, сами деревяшки обстругивали и ко мне несли. А я им ножом, по образцу со своей собственной, сантиметры с миллиметрами обозначал на них. Тогда ещё, помню, поздняя осень была. Темно, сыро. А у нас в классе и рам-то в половине окон не было, что уж там о стёклах говорить. Утепляли как могли, тряпками, досками, словом, что найти получалось — всё в дело шло. А в комнате всё равно мороз стоял. Десять минут — и пальцы коченели. Много ли так начертишь-то? Но они старались. Ну, или вид такой делали.

А пока они трудятся, я всё взгляд от макушки к макушке перевожу и гадаю: кто? Кто из них мог такое послание учителю написать? Ромка Синявкин? Нет, он к сантиментам не склонен. Захочет чего сказать — подойдёт и в лицо всё, как хорошее, так и плохое. Прямой он, как шпала. Тогда, может, Васька Чёрненький? Тоже умный парень. Но благодарить такой не станет. Чёрненький для себя избрал в жизни путь перекати-поля, ему геометрия с алгеброй интересны были чисто условно. Ну, есть такие предметы — хорошо, может, научусь, как обсчитать кого. Нету — ну и чёрт с ними, жил же без них