Читать книгу "Сезон туманов (сборник) - Евгений Гуляковский"

Квартира за те две недели, что мы жили в ней вместе, разительно изменилась. Иногда меня даже раздражала чрезмерная аккуратность Весты. Она словно старалась стереть самую память о том запустении и хаосе, который царил здесь в день нашего первого приезда. Мебель, пол, стекла на окнах – все теперь сверкало и блестело, она ухитрялась наводить этот порядок совершенно незаметно, я ни разу не застал ее с тряпкой в руках. Весте нравилось играть роль хорошей хозяйки. Вот и сейчас, едва я вошел на кухню, она сразу же сняла передник, поставила в сторону поднос и, обернувшись ко мне, улыбнулась… Но прежде чем я начал говорить, улыбка сбежала с ее лица, уголки губ дрогнули, и она внимательно, почти печально посмотрела мне прямо в глаза.

– Ты собрался навестить Катрин?

– Да. Там остались кое-какие рукописи, книги, да и вообще следует поговорить, а то как-то странно получилось – ушел, не сказав ни слова.

– Конечно. Тебе давно нужно было это сделать.

Это было все, что она сказала. Ничего хорошего из этой затеи не получилось. Катрин отнеслась к моему приходу спокойно, с деланым равнодушием. Ни слез, ни споров, ни упреков. Она даже помогла собрать нужные вещи и лишь на пороге сказала:

– Некоторые мужчины в определенном возрасте впадают в юность. С этим, как с корью, ничего не сделаешь. Просто нужно переболеть, и все. Я желаю тебе успеха.

Я не возмутился. Визит домой вызвал во мне непонятную глухую тоску. Виной тому была не сентиментальная привязанность к привычному старому дому и не женщина, с которой я прожил бок о бок столько лет, а необходимость возвращаться.

Окончательность и бесповоротность принятого решения, подспудное ощущение ненормальности, неестественности моей жизни с Вестой.

День для глубокой осени выдался на редкость погожий, весь мой визит на улицу Садовников занял не больше часа. И тем не менее, сидя в машине у перекрестка и дожидаясь, пока зажжется на светофоре зеленый сигнал, я думал о том, каким образом загладить перед Вестой свою вину, хотя не смог бы, наверное, определить, в чем, собственно, она заключалась.

Веста встретила меня подчеркнуто приветливо, почти радостно. И я сразу же изложил ей родившуюся в дороге идею – провести остаток дня за городом. Съездить в лес, побродить по полям – пляжей Веста упорно избегала. Мы вообще очень редко с ней куда-нибудь выезжали, и теперь она совершенно искренне обрадовалась, побежала укладывать корзинку для уик-энда, но вдруг вернулась через несколько минут с посерьезневшим и каким-то отстраненным лицом.

– Ты знаешь, Глен, у меня такое предчувствие, что нам не следует сегодня уезжать из дому. Что-то должно произойти, что-то очень важное.

Ох уж эти мне предчувствия! Они никогда ее не обманывали и именно поэтому вызывали у меня странный глухой протест, словно я ощущал, как кто-то извне пытается навязать нам свою волю. Вот и сегодня с раздражением я настоял на своем. Веста не стала спорить.

В город мы вернулись довольно поздно, часов в шесть. Всю обратную дорогу Веста молчала, но перед самым поворотом на нашу улицу вдруг спросила:

– Скажи, Глен, как ты теперь относишься к Артаму?

Вопрос прозвучал для меня неожиданно. С самого нашего совместного визита, понимая наверно, что всякое напоминание о Гвельтове с ее стороны будет для меня неприятно, Веста словно забыла о нем, и вдруг этот вопрос.

– Нормально отношусь. Он мой сотрудник. Хороший сотрудник. Почему ты спросила?

– Потому что сегодня… – Она замолчала, и я наконец заметил, какая мучительная борьба происходит внутри ее. – Мне очень не хочется об этом говорить. Но сегодня у него должны произойти неприятности, и я не знаю, как ты отнесешься к этому. Если я тебе не скажу сейчас… – Она окончательно запуталась.

– А ты скажи. – Я остановил машину, и последняя фраза прозвучала у меня нервно, почти зло.

Это подтолкнуло ее, она вдруг спросила:

– Ты запер пробы в сейфе? Артам знает шифр?

Я вообще ни разу не говорил ей о пробах. С памятного дня разговора в машине мы старательно избегали подобной темы.

– Мне кажется, ты должен отпустить их обратно в море. Иначе произойдет несчастье…

Она наверняка знала, какое впечатление произведут на меня ее слова. Она сидела вся сжавшись, стиснув ручку сиденья. Я видел, как побелели ее пальцы.

– Я не должна была этого говорить, они просто уверены, что я не скажу. Но если с Артамом, а потом с тобой произойдет что-нибудь…

– Довольно меня запугивать, я сам знаю, что мне делать!

Мы молчали всю оставшуюся дорогу. Молча поднялись на пятый этаж, молча открыли дверь. Сверкающая чистота квартиры второй раз за сегодняшний день бросилась мне в глаза. Я помнил все. Помнил, где именно висел календарь 20 октября. Помнил грязную дорожку на полу. Я искренне хотел забыть – и не мог. Сегодняшний визит на улицу Садовников – всего лишь первая ласточка… Не так это просто – жить с русалкой. Совсем не просто. Я думал о том, что в металлической коробке сейфа лежат сейчас живые частицы огромного монстра, расположившегося на дне залива. И конечно, что-то должно было случиться. Что-то должно было быть предпринято для возвращения отделенной части колонии. Странно, что мне вообще удалось взять эту пробу. Может быть, в тот момент было подходящее время. Или место. Возможно, они попросту спали… Кто знает! Как бы там ни было, отделенную часть теперь хотели возвратить обратно. Гвельтов… Да. Он знает шифр. И сделает все от него зависящее, чтобы не отдать им пробы. И вот тогда действительно может произойти несчастье! Больше я не раздумывал ни минуты. Уже в прихожей услышал, как Веста сказала:

– Я поеду с тобой!

– Спасибо. Не нужно.

Ее не остановил даже мой оскорбительно-враждебный тон.

– Один ты не справишься. Я поеду с тобой!

Времени на споры не было. Но только ли поэтому я согласился? Скорее всего, мне захотелось раз и навсегда выяснить, на чьей она стороне, как будто я имел право в этом сомневаться…

В институте света не было даже перед подъездом, где всегда горел фонарь, чтобы дежурный швейцар мог видеть неурочных посетителей. Я схватил фонарик, который, к счастью, возил в машине, и толкнул дверцу.

– Подожди минуту. Еще не время… – Не обратив внимания на слова Весты, почти не слыша ее, я дергал заклинившую ручку.

– Проклятый замок! Сколько раз собирался смазать… Выйду через твою дверцу! Подвинься!

– Я просила тебя подождать… Но как хочешь…

Ручка вдруг подалась, и от неожиданности я едва не вывалился наружу.

В тот момент мне некогда было раздумывать над странным поведением дверцы, я бросился к институту. Парадная дверь оказалась незапертой, и едва я захлопнул ее за собой, как попал в полную темноту. Не зажигая фонарика, медленно, на ощупь я двинулся к лестнице, стараясь уловить малейший шорох и держа наготове фонарик – единственное свое оружие. Только теперь я почувствовал всю сложность своего предприятия. Огромное, погруженное в темноту здание жило своей собственной жизнью. С верхнего этажа доносился глухой, ритмичный шум, какой-то скрип, потом там словно бы загудел пылесос.