Читать книгу "Самодержавие и конституция - Кирилл Соловьев"

Суд проходил 12–18 декабря 1907 года. По воспоминаниям Н. А. Бородина, эта неделя стала праздником для бывших депутатов, которые почти полтора года не видели друг друга, а теперь вновь оказались вместе. Вновь произносились яркие, зажигательные речи, и вновь «перводумцы» оказались героями публикаций, как в отечественной, так и в зарубежной прессе. «Per aspera ad astra (Через бездну к звездам)», – записал В. Д. Набоков в альбоме А. В. Тырковой как раз в дни процесса. «Мы еще повоюем!» – написал М. М. Винавер. А рядом с этой фразой карикатура с изображением все того же Винавера в виде «маленького, взъерошенного, готового к драке воробья». Ее сделал А. А. Корнилов, бывший на тот момент секретарем конституционно-демократической партии.

Но кто знал, какие «звезды» ждут депутатов Первой Думы? Кто знал, что на скамье подсудимых сидел будущий руководитель грузинского государства Н. Н. Жордания, будущий председатель Совета Министров Эстонии Я. Я. Теннисон, будущий президент Латвии И. Х. Чаксте? И кто знал, что в марте 1917 года бывший депутат Ф. Ф. Кокошкин обратится к бывшему депутату М. М. Винаверу с такими словами: «Вот мы опять с Вами… Смотрите, какая тут символика. Помните, как в летнюю ночь в Выборге писали мы вдвоем завет первой Думы. Теперь меня просят сочинить первый привет свободной России, манифест Временного Правительства. Начнем с того, чем кончили одиннадцать лет тому назад…»

Важнее, может быть, даже другое. События июля 1906 года внушили власти уверенность в собственных силах. Показателен разговор, состоявшийся 26 октября 1906 года между императором и А. А. Будбергом, главноуправляющим Канцелярии Е. И. В. по принятию прошений. «…Раз Россия проглотила роспуск Думы, – рассуждал Будберг, – вся либеральная Россия ничего не стоит, а раз она ничего не стоит, Ваше Величество, еще можете с нею сделать, что хотите. Ближайший же вывод тот, что, пока власть сильна, следует, не стесняясь, изменить избирательный закон». Государь благосклонно выслушал это предложение, отметив, что он уже думает об этом, и признался, что вполне согласен с оценкой либерального движения: «Да, это активное или пассивное воздействие – какая чепуха! Откровенно говоря, я от них ожидал больше ума. Неужели они не видят, что за ними никого нет».

Вторая дума

В день роспуска Первой Думы было сформировано новое правительство. Его возглавил Петр Аркадьевич Столыпин, за которым осталась и должность министра внутренних дел. Столыпин рассчитывал на диалог с обществом, намечал программу реформ, которую рассчитывал представить Второй Думе. Поначалу Столыпин предполагал привлечь в состав своего правительства общественных деятелей, однако переговоры с ними не увенчались успехом. И все же он не терял надежды, что с новой Думой удастся договориться.

В действительности же Вторая Дума оказалась значительно более оппозиционной, чем Первая. Кадеты утратили былые позиции, у них всего было 98 депутатов. У трудовиков – 104, у социал-демократов – 65, у эсеров – 37, у правых и октябристов – 54. Таким образом, значительная часть депутатов представляла левых. Тем не менее председателем Думы был избран кадет Ф. А. Головин. Конституционные демократы как будто сохранили лидерство в законодательном собрании. Однако это была лишь видимость. Представляемый ими думский центр был сжат с двух сторон – справа и слева. Для социалистических партий Дума была средством революционной агитации, к каждодневной законотворческой работе они не были готовы. Для правых же революционная Дума была неприемлема: они всячески блокировали ее деятельность. Правительственная программа реформ, оглашенная Столыпиным 6 марта 1907 года, в таких условиях не могла быть реализована. Дума оказалась неработоспособной, и ее роспуск был предрешен.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ ВТОРОЙ ДУМЫ

О председателе Думы Ф. А. Головине некоторые депутаты высказывались так: «Закрученные к верху усы, высокий крахмальный воротник, картавый голос производили при первом знакомстве немного комическое впечатление. Предубеждение из‐за внешности, конечно, разлетается при более близком общении, как оно разлеталось у тех, кто, например, имел дело с Кокошкиным, который по внешнему виду на Головина походил. Но у Головина не было ни умственного блеска Кокошкина, ни его дара слова и мысли. Он никому не импонировал, и с ним не стеснялись». Служивший в думской канцелярии Г. А. Алексеев не испытывал симпатии к председателю: «С грустью в сердце приходится констатировать, что во главе Государственной думы стоит очень и очень плохой председатель». У Головина не было ни опыта, ни теоретических знаний. Он часто терялся на председательском кресле. «Вместо того чтобы руководить прениями и по выяснении вопроса ставить его в ясной форме на баллотировку, он то и дело вносит свои собственные предложения и, не слыша на них возражений, без всякой баллотировки объявляет их принятыми». В канцелярии были недовольны легкомыслием Головина, который «улетучивался», как только завершались пленарные заседания. Он предпочитал проводить свободное время со своей знакомой А. В. Скуридиной. Более того, Головин и не думал отвечать на письма Столыпину. За него это делал Н. Н. Щепкин: «Да вы напишите там что-нибудь, а я подпишу». Не случайно за креслом Головина постоянно сидел фактический руководитель канцелярии Думы Я. В. Глинка, который должен был периодически приходить на помощь председателю.

Вторая Дума раздражала даже кадетов. Депутат из их фракции, философ и богослов С. Н. Булгаков писал супруге: «У меня внутренне все больше складывается убеждение, что эта Дума не только не работоспособна, но и неспособна даже дать работать другим». Булгаков полагал, что «не знал в мире места с более нездоровой атмосферой, нежели общий зал и кулуары Государственной думы». По его мнению, депутаты слишком уж не подходили для той роли, которую сами себе определили: «Это уличная рвань, которая клички позорной не заслуживает. Возьмите с улицы первых попавшихся встречных, присоедините к ним горсть бессильных, но благомыслящих людей, внушите им, что они спасители России, к каждому слову их, немедленно становящемуся предметом общего достояния, прислушивается вся Россия, и вы получите Вторую Государственную думу». Спустя некоторое время другой депутат-кадет Н. Н. Кутлер признавался Булгакову, что ежедневно просыпался с мыслью о сложении депутатских полномочий: работа в Таврическом дворце приводила его в уныние. Депутат А. А. Кизеветтер не сомневался, что столь беспомощная Дума должна быть в скором времени распущена. И депутаты Первой Думы недолюбливали Вторую. Признанный «патриарх» партии кадетов И. И. Петрункевич писал: «Вторая Дума не возбуждает особых симпатий. Москва и Петербург дали талантливых и способных депутатов, провинция послала, за немногими исключениями, и малокультурных, и неспособных выполнить выпавшую на их долю задачу».

Действительно, депутатский корпус отличался своеобразием. Общественный, а впоследствии государственный деятель А. Н. Наумов вспоминал, как, будучи предводителем самарского дворянства, должен был анкетировать новоизбранных депутатов Второй Думы. Особенно поразил его кузнец В. С. Абрамов – «здоровенный, лохматый, неграмотный мужик, с распухшей от пьянства и драки злобной физиономией. Вошел сей тип, исподлобья глядя осовелыми глазами, в кабинет и не знал – стоять ли ему или развалиться на кожаном кресле». Ему были заданы необходимые вопросы. «Ответы получались невнятные, больше слышалось какое-то мычанье и, лишь услыхав заданный… вопрос: к какой политической партии он принадлежит – косматая физиономия Абрамова сразу ожила. Послышался немедленный и внятный ответ: „Бомбист“…»