Читать книгу "Цена разрушения. Создание и гибель нацистской экономики - Адам Туз"

Как мы уже видели, репарационные платежи были фактически остановлены в июле 1931 г. мораторием Гувера. Осенью за ним последовало «соглашение о моратории» по краткосрочным германским долгам. В июле 1932 г. Франция и Великобритания согласились больше не требовать репараций. В декабре 1932 г. Франция сама объявила дефолт по своим военным долгам перед Америкой. После этого прецедента дефолт Германии по 10 млрд рейхсмарок, которые она была должна долгосрочным кредиторам, преимущественно американским, стал вопросом времени[158]. Даже после того, как в Лозанне в 1932 г. было заключено соглашение об окончании репараций, Германии для обслуживания своего международного долга ежегодно требовался 1 млрд рейхсмарок в иностранной валюте[159]. Всю тяжесть этого бремени для германской экономики можно оценить, если учесть, что общий объем немецкого экспорта в 1933 г. оценивался в 4,8 млрд рейхсмарок, а импорта— в 4,2 млрд рейхсмарок. В этом отношении мы снова видим катастрофическое влияние глобальной дефляции на страны-должники. В 1929 г. немецкий экспорт превышал 8 млрд рейхсмарок. Объемы немецкого импорта, разумеется, снизились вместе с мировыми товарными ценами. Но в пропорциональном смысле долговое бремя резко увеличилось.

Немецкая экономика не могла прожить без импорта. Для того чтобы прокормить свое многочисленное население, Германии приходилось импортировать жиры и корм для скота.

Отечественные ресурсы не позволяли удовлетворить огромные потребности 19 млн немецких домохозяйств в мясе, молоке и масле. Гигантские стада германских свиней и коров могли существовать лишь за счет высококалорийных животных кормов, импортировавшихся в громадных количествах. Такие крупные отрасли промышленности, как текстильная, полностью зависели от импортного хлопка и шерсти. В доменные печи Рура загружалась железная руда из Скандинавии, зависимость от которой усилилась после потери Эльзаса и Лотарингии в 1918 г. Единственным ресурсом, имевшимся в Германии в изобилии, был уголь. Но растущий германский парк легковых машин, грузовиков и самолетов работал на нефтепродуктах и нуждался в шинах, производившихся из импортного каучука. С учетом этой зависимости уровень импорта служил наилучшим показателем состояния «обмена веществ» в немецкой экономике. В 1928 г., когда в Веймарской республике наблюдалась почти полная занятость, реальные объемы импорта со скидкой на очень сильное падение глобальных товарных цен были на 50 % выше, чем те, с которыми Германия существовала в 1933 г. Германская экономика не могла вернуться к сколько-нибудь нормальному уровню экономической активности без значительного роста объемов привозного сырья. Ситуацию усугубляло то, что Германия оправлялась от кризиса одновременно с Великобританией и США и их совокупный спрос повлек за собой цепную реакцию роста цен на мировых товарных рынках. Поэтому все зависело от способности Германии поддерживать здоровый поток экспорта, требовавшийся для обслуживания долга и оплаты импорта.

Однако по экспортной торговле Германии больно ударила волна валютной нестабильности, вызванная отказом Британии от золотого стандарта в 1931 г., и последующее наступление протекционизма в общемировом масштабе. Как с обезоруживающей откровенностью признавал сэр Фредерик Филлипс, служивший в Казначействе Его Величества, «Ни одна страна не наносила более тяжелого удара по международной торговле, чем это сделали мы, когда 1) обесценили фунт и 2) почти одновременно с этим перешли от свободной торговли к протекционизму»[160]. Положение еще более ухудшилось после того, как Рузвельт в апреле 1933 г. девальвировал доллар. Хотя девальвация доллара облегчила долговое бремя Германии, выраженное в рейхсмарках, немецким экспортерам после этого стало еще труднее зарабатывать требовавшиеся для страны доллары. К 1933 г. германский торговый баланс начал неудержимо сползать к дефициту, а имевшиеся у Рейхсбанка ограниченные запасы иностранной валюты быстро иссякали[161]. В январе 1933 г. национальные резервы зарубежной валюты превышали 800 млн рейхсмарок. К лету запасы Рейхсбанка из-за выплаты долгов сократились до 400 млн, чего хватало для оплаты не более чем месячного минимального импорта. Помимо политического значения внешнего долга, быстро приближался момент, когда гитлеровский режим должен был столкнуться с непростым выбором. С одной стороны, он мог принять отчаянные меры по увеличению экспорта, включая девальвацию рейхсмарки, сделавшую бы ее конкурентоспособной по отношению к фунту и к доллару. Если бы экспорт не вырос, то предстояло бы сделать тяжелый выбор между сохранением минимальных объемов импорта, необходимого для восстановления германской экономики, и отказом от него ради удовлетворения требований зарубежных кредиторов Германии.

В 1930 г., столкнувшись с такой же дилеммой, правительство Брюнинга избрало последний вариант, произведя дефляцию и сократив импорт с тем, чтобы позволить Германии выполнить свои репарационные обязательства. В свете позиции, занятой Гитлером и его коллегами после принятия плана Янга, можно было не сомневаться в том, какой курс они выберут. В апреле 1933 г. кабинет выдал Шахту карт-бланш на объявление моратория по внешним долгам Германии в тот момент, когда он сочтет это нужным[162]. Поначалу Шахт надеялся использовать сложную ситуацию в США, объявив дефолт немедленно[163]. Он рассчитывал на то, что администрация Рузвельта, занятая кризисом в отечественном сельском хозяйстве, будет готова пожертвовать интересами Уолл-стрит в обмен на согласие Германии увеличить импорт сырья. Первая беседа Шахта с Рузвельтом как будто бы подтверждала возможность такого исхода. Но еще до того, как Шахт успел пойти на необратимый шаг, вмешался Госдепартамент США, выпустив резкое коммюнике, в котором подчеркивалось, что новая администрация ожидает от Германии выполнения ею своих обязательств по долгам. И в последний момент попавший в неловкое положение Шахт был вынужден дать задний ход[164]. Однако, в отличие от 1920-х гг., нажима со стороны США уже не хватало для того, чтобы принудить Германию к повиновению. В конце мая 1933 г. Шахт организовал в Берлине совещание кредиторов Германии, на котором пытался убедить их в необходимости хотя бы частичного моратория. Однако кредиторы не были уверены в добросовестности намерений Шахта и отказались пойти на какие бы то ни было уступки. Ежемесячные сведения об обороте средств Рейхсбанка наводили на мысль о том, что Шахт сознательно усугубляет нехватку валюты, без всякой нужды ускоряя выплату краткосрочных долгов[165]. Невозможность достичь компромисса дала Шахту требовавшийся ему предлог для односторонних действий. 8 июня кабинет одобрил вводившийся с 30 июня односторонний мораторий по германским долгосрочным внешним долгам. Предполагалось, что в качестве жеста «доброй воли» германские должники будут производить выплаты в рейхсмарках, переводя их на счета, открытые в Рейхсбанке. Однако рейхсмарки, накапливавшиеся на счетах кредиторов, не подлежали обмену на иностранную валюту. Выплаты в иностранной валюте должны были возобновиться лишь после того, как внешняя торговля Германии вернется к здоровому профициту. А это в конечном счете зависело от стран-кредиторов. Если они хотели погашения того, что им были должны, то им следовало покупать немецкие товары. Если Германия не добьется необходимого торгового профицита, то от нее не стоит ожидать участия в крупномасштабном обслуживании внешнего долга.