Читать книгу "Платформа №4 - Франц Холер"

– Да уж, такого впечатления она не производит, – заметила Вероника. – А ты можешь себе представить, чтобы в шесть месяцев ее у тебя забрали?

Изабелла только покачала головой.

Веронике, по ее словам, не верилось до сих пор, что рассказанное вчера матерью Мартена – правда.

– Да, мне тоже это дается с трудом, – согласилась Изабелла, – но в доме престарелых я слышала не раз похожие истории. Например, одна пациентка, воспитательница в детском саду, родила внебрачного ребенка и навсегда потеряла свою работу. Просто в те времена были очень четкие представления, что правильно и что неправильно. Другая пациентка росла в цыганской семье, а в семь лет ее из этой семьи забрали, считая, что бродяги ведут неправильный образ жизни. Приемной семье оказалось не по силам воспитание этой девочки, и вот так она начала скитаться по детским домам да интернатам, короче говоря, у родителей отнимали детей, а у детей отнимали детство, в полном убеждении, что все делается правильно.

– Мартен обладал сильным характером, иначе он бы не выжил, – поделилась с нею Вероника. – Это я только теперь по-настоящему поняла. Такая прекрасная страна, – добавила она, – горы, озера, полное благосостояние и дома чистенькие, и вот такая история…

– Красота пейзажа не делает людей лучше, – вздохнула Изабелла.

А Вероника сказала, что мораль, по ее мнению, мать всякой лжи, la morale est la mère des mensonges. Это изречение однажды кто-то повесил на доске объявлений в католической школе, где она училась. Все воспитание в этой школе губили монашки, там нельзя было даже сказать «живот болит», у тебя месячные, а ты говоришь: «J`ai mal en dessous du tablier» – у меня болит под фартуком. Заставляли на исповедь ходить, и они нарочно грехи себе придумывали, которых отродясь не совершали, поскольку знали, что со священником так скорее разберешься.

Изабелла ее поддержала: уверенность в том, что хорошо и что плохо, как и попытка установить для этого правила, а потом еще и придерживаться их со всей строгостью – вот, наверное, одно из зол, распространенных во всем мире.

– Такую собаку водят на поводке! – закричала где-то за ними мама маленького мальчика, тот завопил во весь голос, потому что его стал обнюхивать лабрадор.

– Ему просто поиграть хочется, – бодро сообщил хозяин, человек в красной кепке для гольфа, повязавший поводком наискось свою ветровку. – Иди, Рокко, к ноге!

Но Рокко не пошел к ноге, а продолжал интересоваться мальчиком, держась так близко, что мать схватила того на руки и подняла повыше, а хозяину возмущенно крикнула, чтобы он наконец взял свою дворнягу на поводок.

– Это никакая не дворняга, а чистопородный лабрадор, – гордо заявил хозяин и продолжил путь в гору, не снимая поводка с плеча, в то время как мама, следуя с ребенком вниз, огрызнулась, мол, с владельцами собак разговаривать бесполезно, они хуже собственной скотины.

– Говорите, что хотите, но не таким же тоном! – заорал ей вслед хозяин.

– А я и залаять могу! – заорала она в ответ.

Изабелла, которая прислушивалась к диалогу, сказала Веронике, что на таких туристических тропах выгуливание собак на поводке как раз и есть правило, его следует строго придерживаться, так она считает.

Вероника рассмеялась:

– J`ai toujours eu la chienne des toutous.

Изабелла не поняла смысла этой фразы, переспросила.

– I`ve always been afraid of dogs, я всегда боялась собак. Когда Мартен вышел на пенсию, он все тешил себя мыслью, что заведет собаку, но я не соглашалась. А что бы я теперь с этой собакой делала? – И Вероника всхлипнула.

Изабелла предложила пойти дальше. Они ведь хотели вниз, до Риги-Штаффель, может, даже до Риги-Клостерли. Погода стала еще пасмурней, панорама Альп полностью скрылась за облаками, и только два Митена, Большой и Малый, виднелись в предгорьях за грядой облаков, переместившейся от Фирвальдштетского озера к Лауэрцскому.

Вероника спросила, что это за горы, Изабелла назвала их имена и добавила, что по более высокой и более крутой из них ведет тропа, в детстве она ходила там с родителями.

– В самом деле? – Вероника очень удивилась. – Эти горы меня пугают, ils m'effraient, они на вид как два акульих зуба, как будто в любую минуту готовы цапнуть.

Такое сравнение развеселило Изабеллу, но все-таки она возразила, мол, не так уж опасны эти горы.

– Кто знает, – твердила свое Вероника, – qui le sait?

Они застегнули «молнии» на своих куртках, подняли капюшоны и под моросью начавшегося дождя осторожно двинулись вниз.

19

Как такое получилось, что Зара вместе с Нуби, студенткой из Нигерии, оказалась перед этим домом в Фолькетвиле, где один из четырех балконов украшали два маленьких колеса от телеги и швейцарский флажок, а другой балкон – цветочный ящик, где фуксии свисали за край?

Вчерашний визит к Конраду Майеру с женой совершенно сбил ее с толку, она чувствовала, что все сделала неправильно, но только вот не представляла себе, как могла по-другому завязать с этими Майерами знакомство.

Конспекты лекций по международному праву пришлось снова отложить, она все равно не в состоянии сконцентрироваться. Майер до нее и рукой не дотронулся, а все равно ее не покидало чувство совершенного над нею насилия. В чем она сама виновата? Ясно, она наврала, она обманным путем под липовым предлогом проникла в квартиру, и сама потом запуталась в своей паутине. Майер сразу узнал ее, как она узнала его. Если бы он с самого начала был дома, то игра в опрос оказалась бы ненужной.

А то, что она способна ввязаться в такую игру, оказалось новостью для нее самой. Причина, конечно, в той злости, какую она испытывала по отношению к этой ищейке: мало того что он досаждает ее матери звонками, так еще и преследует – вот зачем ему знать, где она живет, какое его дело? Разве не логично, что она тоже имеет право знать, где живет он?

Вечером она отправилась на студенческую дискотеку, в последнюю субботу месяца ее всегда устраивают студенты юридического факультет. Дискотека под девизом «Приостанавливающее действие» проходит в пустом ресторанном зале, дом определен под снос.

Там с нею заговорила Нуби. В лицо Зара знала Нуби, та принадлежала к немногочисленным на факультете темнокожим студенткам и училась на два-три семестра старше. Она постриглась, волосы не больше миллиметра длиной, и носила пирсинговое колечко под самым кончиком носа. Сидела на барном стуле, когда Зара заказала у стойки джин с тоником, скрестив ноги так, что бросались в глаза ее сапоги со шнуровкой и с голенищами, усеянными острыми, поблескивающими золотом шипами. Завязался разговор, Нуби поинтересовалась, откуда у Зары такой цвет кожи – от отца или от матери, – и, в свою очередь, рассказала, что ребенком приехала с семьей из Нигерии, но сейчас получила швейцарское гражданство и является «самой настоящей» жительницей Цюриха. Ее родители тоже недавно подали запрос на гражданство, но проблема состоит в том, что ее отец не желает по-настоящему учить немецкий.