Читать книгу "Я прятала Анну Франк. История женщины, которая пыталась спасти семью Франк от нацистов - Мип Гиз"

Элли спросила господина Кралера, не может ли ее отец, которому приходилось кормить шестерых детей, поработать у нас на Принсенграхт. Нам нужен был еще один помощник, а отец Элли остался без работы. Кралер обсудил это с господином Франком, и тот дал согласие. Все ответственные решения по-прежнему принимал именно он. Так у нас появился отец Элли, Ханс Фоссен. Он подчинялся господину Кралеру и занимался тем, что смешивал специи и молол их на специальной мельнице. Затем он упаковывал и рассылал их.

Господин Фоссен был очень худым и высоким, почти как Хенк. Ему было лет сорок пять – пятьдесят. Как-то раз, вскоре после того как он начал работать в нашей конторе, я узнала, что господин Франк посвятил его в тайну убежища. Чтобы повысить безопасность, господин Кралер попросил господина Фоссена пристроить книжный шкаф к стене перед дверью в убежище. В этом шкафу мы хранили чистые бухгалтерские книги в черно-белых переплетах, и никто не мог догадаться, что там вообще есть дверь. Над шкафом висела карта Великого герцогства Люксембург, которую мы повесили давным-давно.

К задней стенке шкафа господин Фоссен приделал крючок, и наши друзья могли открывать дверь изнутри. Тогда весь шкаф отъезжал в сторону, и можно было войти в убежище.

Это была прекрасная идея и, по словам Элли, принадлежала она господину Франку. Когда на улицах Амстердама стали происходить настоящие ужасы, нам казалось, что, входя в убежище, мы попадаем в надежный и священный приют церкви. Там было безопасно, и наши друзья чувствовали себя спокойно.

Каждый раз, отодвигая шкаф, я заставляла себя улыбаться и скрывать горечь, царившую в моем сердце. Я делала глубокий вдох, задвигала шкаф и попадала в атмосферу покоя и радости – больше нигде в Амстердаме нельзя было этого почувствовать. Я не могла тревожить своих друзей и давать волю чувствам.

Глава 9

Евреи, которым пока что удавалось избежать ареста, боялись выходить на улицу. Каждый день был наполнен невыносимой тревогой. Каждый звук предвещал появление «зеленой полиции». Каждый звонок, стук в дверь, шаги, скрип тормозов мог означать облаву. Многие просто сидели дома и ждали.

Госпожа Самсон сообщила, что собирается скрыться – она нашла «безопасный адрес». Мы были очень рады. Она хотела рассказать нам больше, но мы напомнили, что чем меньше мы знаем, тем безопаснее для нее и для нас. Хенк спросил:

– Не могли бы вы подождать несколько дней, до сентября, пока мы с Мип не уедем в отпуск? Если нас схватят и будут допрашивать, мы сможем сказать, что не знаем, куда вы делись, потому что были в отъезде.

Госпожа Самсон согласилась. Мы знали, что много от нее требуем – ей было тяжело ждать даже один день. Но мы отвечали за семерых беглецов, скрывавшихся на Принсенграхт. Если бы с нами что-то случилось, у них возникли бы огромные проблемы.

Трудно было понять, что происходит. В официальной прессе писали абсолютную ложь. Шла грандиозная война. В августе немцы сообщили, что захвачены русские нефтяные промыслы в Моздоке, и это полная победа. Но Би-би-си уточнила эту информацию: да, немцы захватили нефтяные промыслы, но ничего не выиграли, потому что русские разрушили все до основания. Вскоре после этого немцы сообщили, что Шестая армия достигла Волги севернее Сталинграда и город захвачен. Тогда «Радио Оранж» рассказало о понесенных немцами потерях, о готовности русских сражаться до последней капли крови, и о том, что сражение под Сталинградом вовсе не закончено.

Депортацию евреев немцы называли «переселением» и утверждали, что на новых местах к ним относятся хорошо, обеспечивают питанием и кровом, и семьи селят вместе. Но Би-би-си сообщала, что польских евреев в немецких концентрационных лагерях душат ядовитыми газами, что голландские евреи трудятся, как рабы, очень далеко от Голландии – в Германии и Польше. Хотя мы не знали правды, но точно знали, что немцы заставляют голландских евреев, отправленных на принудительные работы, посылать родным открытки. В этих открытках жизнь в лагерях рисовалась в самом лучшем свете: отличная еда, душ и т. п. Все это явно писалось под диктовку нацистов.

Евреи как-то умудрялись передавать информацию об истинном положении дел. Например, в конце открытки, отправленной из одного лагеря, голландский еврей приписал: «Передайте привет Эллен де Гроот». Это звучало как распространенное имя, и немецкая цензура не обратила на него внимания. Но немцы не знали, что слово «ellende» на голландском языке означает «несчастье», а «groot» – «ужасное». В открытке говорилось об «ужасном несчастье».

Противоречивая информация вконец меня замучила. Я боялась думать о ходивших ужасных слухах – о жестоком обращении немцев с беспомощными узниками в далеких лагерях. Чтобы не сойти с ума, я старалась верить только хорошему. Нашим друзьям в убежище я передавала только добрые новости, а все дурное пропускала мимо ушей. Я твердо верила, что эта война закончится для нас победой.

Поскольку времена были тяжелые, мы с Хенком не могли нормально отдохнуть. Нам страшно нужен был отпуск, и мы устроили себе десятидневный отдых в маленьком городке вдали от Амстердама. Но я постоянно думала о наших друзьях, оставшихся в убежище.

Когда мы вернулись на Хунзестраат, госпожа Самсон уже бесследно исчезла.

Летом семьи Франков и ван Даанов были совершенно здоровы, и нас это радовало. Больше всего мы боялись, что кто-то заболеет, а мы не сможем обратиться к врачу. Тревога мучила всех, и особенно госпожу Франк. Она внимательно следила за здоровьем детей, за тем, что они едят и как одеваются, не простужены ли они и не проявляют ли каких-либо симптомов болезни.

Доставать продукты нам помогал не только мясник, знакомый господина ван Даана. У господина Коопхейса был друг, державший в Амстердаме сеть пекарен. Когда наши друзья скрылись в убежище, Коопхейс договорился с ним о доставке хлеба в контору два-три раза в неделю. Мы оплачивали часть хлеба купонами, а все остальное обязались выплатить деньгами после войны. Поскольку на Принсенграхт работало столько же людей, сколько пряталось в убежище, покупка большого количества хлеба не вызывала подозрений.

Я стала ходить в одну и ту же овощную лавку на Лелиеграхт. Хозяин был очень добр. Я скупала все, что он получал. Через несколько недель он заметил, что я покупаю много овощей. Мы не договаривались, но он стал откладывать овощи специально для меня. Когда я приходила, он приносил их мне из другой части магазина. Я складывала продукты в сумку и быстро возвращалась на Принсенграхт. Там я ставила сумки между своим столом и окном, чтобы их не увидел никто посторонний.

Когда можно было подняться в убежище, я переносила овощи туда – все, кроме тяжелого картофеля. Любезный хозяин овощной лавки приносил мне его во время обеда. Я всегда ждала на кухне, чтобы не вызывать подозрений. Он складывал картошку в небольшой шкаф, а ночью Петер спускался и забирал ее наверх. Я никогда не обсуждала это с хозяином овощной лавки, да это и не нужно было.

Мне приходилось покупать продукты не только на нас с Хенком, но и еще на семь человек. Часто я обходила несколько магазинов, чтобы не вызвать подозрений. Времена были тяжелые, все старались запастись продуктами, так что в крупных закупках не было ничего необычного. Многие торговцы закрывали глаза на купонные нормы. Если у меня был купон на два фунта картошки, а я просила три за купоны и немного денег, и мне с радостью давали лишний фунт.