Читать книгу "Ангелы мщения. Женщины-снайперы Великой Отечественной - Любовь Виноградова"

Васина вспоминала: «Шли тихо, молча, и вдруг под ногами Вали Щелкановой прозвучал страшный взрыв» — Валя наступила на мину. Над головами повисли ракеты. Немцы открыли минометный огонь. Девушки перевязали Вале то, что осталось от ноги, и «прижались к земле, не зная, есть ли рядом мины». Раненая Валя стонала, остальные уговаривали ее молчать, не выдавать их местонахождение — а то все погибнут. Валя умолкла — видимо, была уже без сознания. Девушки лежали перепуганные, не решаясь ползти назад. Внезапно услышали голос: «Девочки, мы за вами». За ними пришли разведчики, которые взяли Валю и потихоньку понесли. Остальные шли за ними след в след. Валя, очнувшись, просила застрелить ее: не хотела жить без ноги. Потом снова потеряла сознание.

В тот, первый, день, как потом с сожалением вспоминали девушки из взвода Клавы Пантелеевой, «можно было хоть десяток немцев убить»[194]. После нескольких дней снегопада все вокруг было в сугробах, и непуганые немцы на своей стороне, никого не боясь, спокойно среди белого дня расчищали снег. Но в первый раз выстрелить в человека нелегко, это тебе не мишень на полигоне. Стоя на расстоянии вытянутой руки друг от друга, Клава и Маруся только наблюдали в прицел за немцами. На курок нажать ни одна из них не смогла.

Зина Гаврилова и Таня Федорова открыли счет в первый же день. Эти девушки были постарше, Зина Гаврилова пришла в школу после партизанского отряда, Таня Федорова была во взводе комсоргом. Они не испугались. Рассказывали, как «Зинкин немец» вылез утром умыться в одних подштанниках и, когда упал от выстрела Зины, целый день лежал в своих подштанниках у всех на виду; его убрали только ночью.

Когда вечером в землянке шел обмен мнениями, Клава и Маруся, которым «сказать было нечего», ругали себя: «Вот трусихи! Вот трусихи! Зачем же мы приехали на фронт?» Почему другие открыли счет, а они — нет? Когда их повели в траншею снова, тут уж они знали, что ждать да наблюдать не надо. Видишь — стреляй! Первым немцем, которого Клава поймала в прицел, был солдат, расчищавший снег на пулеметной точке: она увидела в немецком бруствере амбразуру и подставку для пулемета, а немец, поднимаясь над бруствером, чистил снег. Клава выстрелила, и немец упал на бруствер. Тут же его за ноги стащили вниз. В тот день открыла счет и Маруся, и еще многие. Больше немцы там днем снег не чистили, и советские солдаты — тоже. А снег скоро растаял.

Освобождение Белоруссии приблизила ее колоссальная армия партизан. К 1944 году в многочисленных отрядах воевало 143 тысячи человек. Половина белорусской территории находилась под партизанским контролем. Партизаны взорвали десятки тысяч рельсов, вызвав серьезные сбои в немецком транспортном плане. Не только села и деревни, но и десятки районных центров они освободили, не дожидаясь прихода регулярной армии.

В этих партизанских отрядах находились и женщины, и дети. Помимо женщин, пришедших в отряды из окрестных деревень (многие не имели другого выхода), в партизанах были и женщины — комсомольские и партийные работники из Белоруссии, сотни комсомолок-радисток, сброшенных с парашютами на помощь партизанам. Еще сотни были сброшены неточно или неудачно, погибли или попали в руки немцев: почти все эти девушки не имели опыта прыжков с парашютом, что не прибавило успеха в выполнении боевого задания. Клаве Ромашовой повезло.

Когда осенью 1942 года ее сбрасывали с парашютом на территории Брянской области, она умела только складывать парашют. Из самолета ей выпрыгнуть помогли — попросту столкнули, и главный парашют раскрылся сам. Потом она думала, что, если бы что-то произошло с этим основным парашютом, она бы погибла, так как раскрывать запасной ее никто не учил. Клаве было 20 лет. Она прыгала, нагруженная автоматом, тремя круглыми дисками к нему, рацией и питанием для рации, в шинели. Сбрасывали ее на разожженные партизанами костры, и спустилась она как раз к ним, только парашют зацепился за сосну. Отрезав ножом стропы, Клава приземлилась и отползла немного в сторону, не сообразив, что, если здесь немцы, они сразу же найдут ее: ведь над ней висел парашют. К счастью, партизаны, увидев парашют, стали звать: «Радистка! Радистка!»

Клава молчала, боясь, что это полицаи, но в конце концов один из них споткнулся об нее, вскрикнув: «Да вот она сидит!» Девушке тут же предложили «партизанский виноград» — замороженную гроздь рябины. Эта ягода, невыносимо вяжущая на вкус, становится вполне съедобной, когда ее тронет мороз. Через несколько часов у Клавы был первый сеанс связи с Москвой.

Рассказывая об этом через много десятилетий, Клавдия Ромашова, до войны — комсомольский секретарь из Перми, удивлялась тому, насколько смелой в двадцать лет была она и ее товарищи. Когда их спросили по окончании курсов радистов, не хочет ли кто-то остаться работать преподавателями вместо того, чтобы лететь в тыл к немцам, отказались все, кроме одной девушки. Клава запомнила ее фамилию — Большакова.

Поначалу для нее, городской девушки, все в партизанском отряде было очень странно: люди, еда, быт[195]. Поверх большого прогоревшего костра накладывали лапник, а на лапник ставили палатки — и в них тепло было спать даже зимой, а та зима была очень холодная. Пойдя на задание с командиром, она ночевала в деревенском доме и после этого заболела тифом. Девушка была еще очень слаба, когда немцы начали операцию против партизан, и нужно было уходить на другое место. Ее везли на лошади, и ей казалось, что в седле она держится только чудом, ехала в первый и последний раз в жизни. На этом испытания не кончились: немцы прижали партизан к болоту, и выйти удалось с помощью местных крестьян, которые вывели их след в след, каждый палкой нащупывал перед собой путь. Контузия, которую Клава получила в конце этого перехода, на какое-то время лишила ее слуха, и, хотя потом он частично вернулся, радисткой работать она уже не могла. После того как партизанская бригада в 1944 году соединилась с Красной армией, ее отправили в тыл. А партизаны влились в регулярные военные части и наступали с ними.

На второй день после приезда в деревню Красное под Оршей командир взвода старший лейтенант Ракитянский повел отделение Ани Мулатовой — 12 девушек — знакомиться с передним краем обороны. Командир — невысокий худой парень с типичной еврейской внешностью — казался им взрослым, хотя был всего на несколько лет старше: ему было 22 или 23 года. При первом знакомстве, когда Ракитянский из полка приехал за ними в школу, уже понюхавший пороху старший лейтенант показался им бывалым фронтовиком. Между офицером и ими, ефрейторами, лежала пропасть. Ракитянский общался с подчиненными спокойно, вежливо и строго[196]. Он был не снайпер, на фронт попал после пехотного училища, однако многому их научил.

В свой первый день на переднем крае девушки поднялись задолго до рассвета. Небо в ту ночь было звездное, вокруг «тишина немая», как будто передний край был от них еще очень далеко. Скрипел снег. Тропинка петляла, то спускаясь в низину, то поднимаясь наверх. В лощине Ракитянский вдруг сказал шепотом: «Сейчас нужно перебежку сделать, пригнитесь. Эта низина простреливается». Перебежав низину, они пошли по ходам сообщения, глубоким, в полный профиль — то есть полтора метра. Ракитянский вел их на наблюдательный пункт командира пехотной роты, на чьем участке предстояло работать снайперскому взводу[197].