Читать книгу "Взгляд сквозь пальцы - Елена Арифуллина"

– Я во сне разговариваю, ты же знаешь.

Да, я знала, что мой муж разговаривает во сне. И даже знала о чем. Во сне он продолжал оперировать. Если у меня и был повод ревновать, то к работе. И вообще, «кто не будет спрашивать, тому и не солгут». Нет, врать он не станет – просто не скажет ничего сверх того, что собирался. Шахтерское немецкое упорство… Он такой, какой есть, такого я и люблю.

– Хорошо, скажешь, если захочешь, а не захочешь, так и не скажешь…

– У всех жены как жены, а у меня психиатр…

– Сам выбирал. Сейчас поешь или после душа?

– После. Дашка спит?

– Да, еле уложила. Она хотела тебя дождаться. Я сказала, что ты на операции.

– И была совершенно права.

– Так ведь сегодня не операционный день. Что-то ургентное?

– Да. Подогрей мне что-нибудь, и давай поскорее ложиться. Завтра две грыжи, а меня ноги не держат.

Вечер потек по ускоренной программе: «мужа надо покормить и отдохнуть». Ну да, а меня «кормить и отдыхать» не надо, хотя эпилептичка Зайцева из четвертой палаты дала тяжелую серию, и я скакала вокруг нее еще три часа после конца рабочего дня. Но ведь я не принесла ста долларов…

Дальше – больше. Деньги проявлялись в непредсказуемых суммах, по непонятному графику. Генка продолжал молчать, молчала и я, потому что без них мы, пожалуй, просто сдохли бы от голода.

Финал наступил через три месяца. Генка не пришел домой и не позвонил, что задерживается. Впрочем, он и не задержался в отделении: когда я туда дозвонилась, его там давно не было. Дашку я уложила, но сама уснуть не могла. До полуночи обзванивала приемные покои, до двух часов ночи – отделения милиции. В морги звонить не смогла.

Чтобы не разбудить Дашку бесконечной топотней по квартире, я убралась на балкон, где мне полагалось бы нервно курить – да вот беда, я в жизни не выкурила ни одной сигареты и не собиралась начинать. Так что я просто сидела в старом кресле, скорчившись в позе эмбриона, бессмысленно смотрела в пространство и твердила про себя: «Был бы только жив, был бы только жив…»

В четвертом часу утра во двор въехала машина. Хлопок дверцы выдернул меня из ступора. В серой предрассветной мгле я углядела Генку, вылезающего из черного «мерса», и тут же обнаружила, что безуспешно пытаюсь открыть в другую сторону дверь собственного балкона. Наконец справилась и бросилась в прихожую. Страх перешел в ярость, и, когда Генка переступил порог, я чуть не кинулась на него с кулаками.

Мой муж едва стоял на ногах. Серое измученное лицо, мешки под глазами… И вместо вопля: «Где ты шлялся, черт возьми?» – я только и смогла сказать:

– Что случилось? Почему не позвонил?

– Оль, не было времени. Давай спать, утром все объясню. Сегодня же воскресенье или я совсем того?

– Еще не совсем. Воскресенье.

Уснул он мгновенно. А я еще долго вертелась, но в конце концов тоже отрубилась и спала без снов до тех пор, пока меня не подергала за руку Дашка.

Генка проснулся далеко за полдень и сразу схватился за телефон. Я слышала, что он требует отчета о том, как кто-то вышел из наркоза, – в своей обычной манере, четко по пунктам: пульс, давление, температура, объем мочи, объем введенной жидкости, контактный или нет… Интонации говорили, что он сейчас, скорее всего, подхватится и исчезнет – может, до вечера. Ну что ж, я знала, за кого выхожу. Будь он акушером, наверное, было бы еще круче.

Когда Генка вышел на кухню, к нам с Дашкой, он уже не походил на ту серую ночную маску усталости, но и до себя обычного ему было далеко.

– Оль, свари мне овсянку, желудок болит, последний раз ел вчера утром.

– Уже сварила.

– Не злись, сейчас заморю червячка и расскажу.

Замаривать ему, похоже, пришлось не червячка, а удава. Дашка лезла отцу на колени, требовала недополученного внимания – едва-едва мне удалось отвлечь ее предложением сыграть в лото.

– А папа? Я с папой хочу!

– Даш, папа всю ночь работал и устал, пусть поест спокойно, отдохнет, а потом сыграем все вместе.

– Операция, да? Грыжа?

Она совсем недавно научилась выговаривать звук «р» и с таким упоением произнесла «гр-р-р-рыжа», что я невольно улыбнулась. Генка улыбнулся тоже, но как-то криво.

Мне все же удалось загнать Дашку на послеобеденный сон. Будь жива бабушка… нет, прабабушка Стефа, Дашка давно бы улеглась – сама, без моих хитрых стратегических измышлений! – и мирно посапывала бы, обняв любимого плюшевого медведя. Пятясь на цыпочках из ее комнаты, я чуть не столкнулась с Генкой. Он молча сгреб меня в охапку, прижал к себе и обнял так, что стало понятно: все прошло, он здесь, жив-здоров, не хрен было дергаться, сама виновата, вечно тревожусь по пустякам…

– Ну, что это было, гр-р-р-рыжа? Ущемление?

– Нет. Множественные пулевые… проникающие, некоторые с повреждением внутренних органов – разных.

– Ты что, в БСМП взял подработку?

– Нет, у бандитов. Оль, ну что ты как ребенок. Думаешь, мне в БСМП столько бы заплатили? Кстати, вот, – он протянул мне тонкую стопку купюр.

– Чем ты думаешь? Нашел с кем связаться!

– Оль, чтобы заработать, я хоть с чертом свяжусь, хоть с дьяволом. Я не виноват, что бандюки платят лучше, чем государство. Мне все равно кого оперировать – бандита или работягу. Я вижу операционное поле – и все.

– А ты подумал, чем это может кончиться?

– Я им нужен. Их верхушку я не знаю, она под пули не лезет. Я «быков» оперирую, пехоту. Они ничего важного не знают, да и не могут проболтаться ни о чем: либо без сознания, либо под наркозом. Меня привозят, увозят. Операционная сестра – жена кого-то из них. Ничего, толковая. Ты не сердись, что я не позвонил, правда, не до того было. Четверо, один совсем тяжелый был. Умер.

– И?..

– А это не мои проблемы. Увезли, похоронят… Купят свидетельство о смерти, место на кладбище, памятник отгрохают – «от братвы». Все продается, Оль, все! А я вот только руки могу продать, ничего другого у меня нет. Ничего больше не умею: ни воровать, ни торговать. Кончится же это когда-нибудь! Только если я их латать не буду, до того времени, когда нам станут платить нормальные деньги, мы просто не доживем.

– А ты не боишься, что из-за этого мы не доживем?

– Не боюсь. Я же тебе говорю: это разменная монета. Только проще этих подремонтировать, пока смена подрастет. Вот тем, кто пластику одному местному дону Корлеоне сделал, – им стоит бояться. А эти все равно скоро от ширева перемрут. Не делай большие глаза, лучше подумай, как мне их вести после операции. Детокс, что ли, параллельно проводить – так почки могут не выдержать. Подумай, ладно? Ты же у меня умница.

– А ты гнусный льстец.

– Да, но ты-то все равно умница. Посмотришь, ладно? Я пошел, машина уже выехала. Когда вернусь – не знаю, если что – ложитесь без меня.