Читать книгу "Эволюция на пальцах. Для детей и родителей, которые хотят объяснять детям - Александр Никонов"

Иногда приходится слышать, что всякого рода табу (бессмысленные запреты), приметы, предрассудки и ритуалы — это основа культуры и то, что отличает человека от других животных. При этом имеется в виду, что культура — это система запретов, в том числе запретов нелогичных, бессмысленных, мифологических, которые, тем не менее, надо соблюдать, чтобы не оскотиниться, не стать как звери. Так обычно любят рассуждать традиционалисты, то есть люди, которые боятся всего нового, непонятного и потому цепляются за старое. Им кажется, что если они будут руководствоваться опытом предков, даже если он устарел, то сохранят внутреннее спокойствие и стабильность. Но в новых, современных условиях это уже не работает, потому что прогресс развивается так бурно, что старый опыт родителей перестаёт работать.

Как раз в мире животных, где технологического прогресса нет и от поколения к поколению ничего не меняется, опыт, передаваемый родителями детенышам в процессе обучения, очень важен. Раньше так было и у нашего вида — от поколения к поколению тоже всё менялось очень медленно, пока техническая эволюция только набирала темп (самое начало логистической кривой, медленный разгон), но теперь, когда мы приближаемся к точке «2», опыт родителей устаревает быстрее, чем меняются технологии, а за ними и нравы.

Граждане, которые ошибочно полагают, будто пустые запреты делают нас культурными и отличают от животных, просто не знают, что животные — чертовски ритуализированные существа именно из-за своей животности! И все человеческие ритуалы, включая религиозные, — в большей степени порождение нашей животности, чем нашей культуры.

Люди, боящиеся нового и с тоской озирающиеся на старый привычный мир, напоминают зверя, которому заменили кормушку в клетке с желтой на красную, и он теперь боится к ней подойти — непривычная!

Ученые проводили с голубями очень показательные опыты, обучая их бессмысленным ритуалам (ритуалы все бессмысленные, никакой практической пользы от них нет). Голубь — птица глупая и потому ритуалам научалась быстро. Заключались эти интересные эксперименты в следующем.

Голубь сидит в клетке, куда пища поступает по случайному графику. Никакой закономерности в поступлении зёрнышек нет. Это сделано специально, поскольку мозг животных — устройство для поиска закономерностей.

Голубь хочет есть и начинает суетиться, мечется, раскидывает крылья, ищет, кивает головой. И вдруг откуда ни возьмись в кормушку падают зёрнышки. Перед этим голубь, допустим, повернулся налево и дважды кивнул головой. Всё! Маленький мозг голубя тут же отметил те действия, после которых появился корм. И он начинает раз за разом воспроизводить эти действия, чтобы корм возник опять. Достаточно пары совпадений, чтобы ритуал рефлекторно закрепился. У нас с вами мозг побольше, и нам понятно, что «после» не значит «вследствие». Но голубь на такие высоты абстрактной мысли не способен. Его слабая аналитическая машинка довольствуется только первым уровнем понимания: «после» — значит «вследствие». А раз так, почему бы не повторить бессмысленные действия, вдруг корм снова появится.

Поведение голубя напоминает поведение племени дикарей, танцем пытающихся вызвать дождь, или поведение верующего, который механически крестится перед принятием пищи, потому что делал это бессмысленное движение тысячи раз, привык к нему с детства и без этого ему будет как-то некомфортно. Словно бы чего-то хватать не будет! Хотя если его спросить, нужно ли Богу это мелкое суетливое движение рукой, он наверняка скажет, что не нужно, ибо Господь велик!

Ближе всего к животным дети. Они рождаются стопроцентными животными, и людьми их делает только процесс социализации, то есть воспитания. И потому наблюдать животные проявления в детях порой бывает очень забавно. Дети могут придумать самим себе какой-нибудь глупый обычай — например, идя по тротуарным плиткам, стараться не наступать на швы и стыки. Или делают какие-то другие ставшие привычными действия и не хотят их нарушать. Потому что их некомфортно нарушать! Животное внутри противится! Животное нового не любит. Ему бы старое не потерять. Старое — значит проверенное. А новое может нести и пользу, и опасность. От добра добра не ищут, как говорится — лучше не найти что-то полезное, чем потерять всё. Жизнь дороже любых приобретений!

Вот чудесный рассказ, сделанный великим биологом Конрадом Лоренцом, в чьем доме жила гусыня Мартина, которую он воспитывал с детства, с малого гусёнка. Лоренц описывает ритуал, который сложился у его питомицы:

«Мартина в самом раннем детстве приобрела одну твердую привычку. Когда в недельном возрасте она была уже вполне в состоянии взбираться по лестнице, я попробовал не нести ее к себе в спальню на руках, как это бывало каждый вечер до того, а заманить, чтобы она шла сама. Серые гуси плохо реагируют на любое прикосновение, пугаются, так что по возможности лучше их от этого беречь. В холле нашего альтенбергского дома справа от центральной двери начинается лестница, ведущая на верхний этаж. Напротив двери — очень большое окно. И вот, когда Мартина, послушно следуя за мной по пятам, вошла в это помещение, — она испугалась непривычной обстановки и устремилась к свету, как это всегда делают испуганные птицы; иными словами, она прямо от двери побежала к окну, мимо меня, а я уже стоял на первой ступеньке лестницы. У окна она задержалась на пару секунд, пока не успокоилась, а затем снова пошла следом — ко мне на лестницу и за мной наверх. То же повторилось и на следующий вечер, но на этот раз ее путь к окну оказался несколько короче, и время, за которое она успокоилась, тоже заметно сократилось. В последующие дни этот процесс продолжался: полностью исчезла задержка у окна, а также и впечатление, что гусыня вообще чего-то пугается. Проход к окну все больше приобретал характер привычки, — и выглядело прямо-таки комично, когда Мартина решительным шагом подбегала к окну, там без задержки разворачивалась, так же решительно бежала назад к лестнице и принималась взбираться на нее.

Привычный проход к окну становился все короче, а от поворота на 180 градусов оставался поворот на все меньший угол. Прошел год — и от всего того пути остался лишь один прямой угол: вместо того чтобы прямо от двери подниматься на первую ступеньку лестницы у ее правого края, Мартина проходила вдоль ступеньки до левого края и там, резко повернув вправо, начинала подъем.

В это время случилось так, что однажды вечером я забыл впустить Мартину в дом и проводить ее в свою комнату; а когда наконец вспомнил о ней, наступили уже глубокие сумерки. Я заторопился к двери, и едва приоткрыл ее — гусыня в страхе и спешке протиснулась в дом через щель в двери, затем у меня между ногами и, против своего обыкновения, бросилась к лестнице впереди меня. она уклонилась от своего обычного пути и выбрала кратчайший, то есть взобралась на первую ступеньку с ближней, правой стороны и начала подниматься наверх, срезая закругление лестницы. Но тут произошло нечто поистине потрясающее: добравшись до пятой ступеньки, она вдруг остановилась, вытянула шею и расправила крылья для полета, как это делают дикие гуси при сильном испуге. Кроме того, она издала предупреждающий крик и едва не взлетела. Затем, чуть помедлив, повернула назад, торопливо спустилась обратно вниз, очень старательно, словно выполняя чрезвычайно важную обязанность, пробежала свой давнишний дальний путь к самому окну и обратно, снова подошла к лестнице — на этот раз «по уставу», к самому левому краю, — и стала взбираться наверх. Добравшись снова до пятой ступеньки, она остановилась, огляделась, затем отряхнулась и произвела движение приветствия. Эти последние действия всегда наблюдаются у серых гусей, когда пережитый испуг уступает место успокоению. Я едва верил своим глазам. У меня не было никаких сомнений по поводу интерпретации этого происшествия: привычка превратилась в обычай, который гусыня не могла нарушить без страха».