Читать книгу "Искушение Тьюринга - Давид Лагеркранц"

– Профессор забронировал время в машинном зале на четверг.

В машинном зале?

Да, в университете очередь на машины. Чтобы получить возможность работать, нужно заранее забронировать время.

– Что это за машины? – поинтересовался Корелл.

– Математические машины, – глубокомысленно произнес коллега. – Те, которые очень быстро счи-тают.

– Это то, что называется электронным мозгом?

Блок с недоумением уставился на коллегу.

– Я не знаю, – ответил он. – Я такого не слышал.

– И что Тьюринг хотел на них посчитать?

Об этом Алеку также ничего известно не было.

В университете Тьюринг был на особом счету – важная, титулованная персона. Уходил и приходил когда хочет и занимался чем хотел.

– Странными вещами, особенно в последнее время, – продолжал Блок. – Выводил формулу жизненного роста… Звучит впечатляюще, – поспешил добавить он, видя недоумение Корелла. – Но все растет согласно неким моделям. Существует математическая теория, которая описывает скорость распускания цветов. Кто-то говорил мне, что Тьюринг занимался ростом пятен на шкуре леопарда.

– На шкуре леопарда… – механически повторил Леонард.

Перед глазами снова заплясали цифры из записной книжки профессора. А потом Корелл вспомнил своего учителя математики и прикрыл глаза…

К действительности его вернул телефонный звонок. На проводе был некто Франц Гринбаум – Корелл не сразу вспомнил, кто это такой. Оказалось, психоаналитик – его помощник инспектора сам разыскивал днем ранее. Имя Франца Гринбаума стояло на титульном листе тетради, в которой Тьюринг записывал свои сны. Корелл поведал доктору о причине их разговора. Тот замолчал надолго, очевидно потрясенный услышанным. И лишь когда Леонард стал проявлять признаки нетерпения, извинился и объяснил, что Алан был для него больше чем пациент.

– Мы дружили, – сообщил доктор.

– Понимаю…

Далее Гринбаум строгим, не терпящим возражения тоном – как будто полицейский собирался с ним спорить – сообщил, что работает по методике доктора Юнга. А тот, в отличие от Фрейда, рекомендовал личностное общение с пациентом.

– Не замечали ли вы за ним чего-нибудь такого, что указывало бы на намерение лишить себя жизни? – поинтересовался Корелл.

Нет, ничего такого Гринбаум не замечал. Алан Тьюринг сумел примириться с самим собой. Он нашел подход к матери. Несмотря на всю неоднозначность своей натуры, профессор не был конченым пессимистом. Хотя, конечно, доктор был вынужден о многом умалчивать. Врачебная тайна…

– Но вы ведь можете сказать мне, как долго он у вас лечился? – спросил Корелл.

– Два года.

– Вы надеялись его вылечить?

– От чего?

– От гомофилии.

– Нет, такое в мои намерения не входило.

– Это неизлечимо, вы полагаете?

– Если здесь вообще есть что лечить.

– Что вы имеете в виду? – не понял полицейский.

– Ничего особенного.

– Но я только что читал о разных научных методах…

– Вздор, – оборвал его Гринбаум.

Доктор явно не был настроен продолжать дискуссию, и Корелл был вынужден сменить тему.

Психоаналитик занервничал, стал выказывать признаки раздражения, даже презрения. Но помощник инспектора все же хотел получить от него ответы на некоторые вопросы.

– Почему вы считаете, что здесь нечего лечить? – допытывался он. – Гомофилия делает людей несчастными и способствует развращению молодежи.

– Могу я рассказать мистеру помощнику инспектора одну историю? – робко осведомился Гринбаум.

– Да… конечно, – поспешил согласиться Корелл, сбитый с толку таким поворотом.

– Некий господин, ужасный невротик, явился к своему психоаналитику и сказал: «Спасибо, доктор, что вы избавили меня от моих навязчивых идей. Но что вы можете предложить мне взамен?»

– Что вы хотите этим сказать?

– Что наши страдания и страсти – часть нас самих, и забрать их у нас – значит лишить нашу личность чего-то основополагающего. Алан был Аланом и вряд ли согласился бы лечиться от этого.

– Тем не менее он принимал женские гормоны.

– Его вынудили.

– Это причиняло ему страдания?

– А вы как думаете? Как бы вы сами чувствовали себя на его месте?

Корелл сменил тему и заговорил о тетрадях, куда Тьюринг записывал свои сны. В этом нет ничего удивительного, пояснил Гринбаум. Это он попросил Тьюринга вести дневники снов. Сновидения – ключ к самосознанию личности, сказал он. И тут Корелл, не в последнюю очередь имея в виду себя и свои ночные кошмары, спросил доктора, подлежат ли сновидения расшифровке.

– Расшифровке? – Аналитик рассмеялся. – Странное слово вы употребили… Нет, не думаю, что сны можно разгадывать, как шарады, или решать, как математические уравнения. Тем не менее они сообщают нам очень важные вещи о нас самих. Например, о наших вытесненных страхах и желаниях. Могу я кое о чем настоятельно попросить мистера помощника криминального инспектора?

– Смотря о чем, – насторожился Корелл.

– Я настоятельно не рекомендовал бы вам читать эти тетради, – сказал Гринбаум. – Они не предназначены для посторонних глаз, тем более для служителей порядка.

Его не терпящий возражения тон возмутил Корелла. И поэтому следующий вопрос молодого полицейского прозвучал более официально. Он сказал, что благодарен мистеру доктору за его искренность, но как полицейский, обязан напомнить ему о его гражданском долге. Итак, если мистеру Гринбауму известны какие-либо обстоятельства смерти его пациента, самое время рассказать о них не откладывая. Еще не закончив фразы, он испугался собственной дерзости и был готов взять свои слова обратно. Но психоаналитик, похоже, счел отповедь вполне справедливой и торопливо, словно извиняясь, заговорил:

– Нет, ничего такого… хотя… есть одна история, которая может показаться вам интересной…

Он имел в виду случай в Блэкпуле. Гринбаум, его жена Хилла и Алан Тьюринг были там в мае. Погода стояла прекрасная, светило солнце. Компания прогуливалась по парку аттракционов и ела мороженое. На глаза им попался разукрашенный фургон с вывеской: «Узнай свое будущее». Тут Алан вспомнил одну цыганку, которая когда-то много лет назад предсказала ему блестящую научную карьеру и назвала гением. Хилла предложила попытать счастья еще раз. «Уверена, вас ждут только хорошие новости», – сказала она. Алан согласился и вошел в фургон.

– Там сидела пожилая дама в широкой юбке и как будто со шрамом на лбу, – вспоминал Гринбаум. – Я был уверен, что Алан у нее не задержится, но ошибся. И когда он наконец появился в двери, то был бледен как смерть.