Читать книгу "Не могу остановиться. Откуда берутся навязчивые состояния и как от них избавиться - Шарон Бегли"

Является ли обсессивно-компульсивное расстройство личности психическим заболеванием? Нельзя сказать, что рассудок людей, следующих «безумным правилам» и отличающихся крайней добросовестностью, функционирует плохо. Они не видят галлюцинаций и не слышат голосов, дееспособны и нередко вполне довольны своими убеждениями и компульсиями. Однако психиатры все-таки считают ОКРЛ психическим заболеванием еще со времен французского невролога Филиппа Пинеля (1745–1826). Прославившийся реформированием методов лечения душевных болезней, Пинель буквально освободил от цепей пациентов больницы Сальпетриер. Она была основана Людовиком XIV в середине XVII в. на территории бывшего порохового завода[12] и служила местом заключения десяти тысяч нищих и проституток, а также умственно отсталых, эпилептиков и людей с неврологическими и психическими заболеваниями. Наблюдая это ужасающее разнообразие тупиков, где может заблудиться ум, Пинель предположил, что можно иметь психическое заболевание, не будучи «сумасшедшим» — то есть без бреда и галлюцинаций, умственной неполноценности или других расстройств мышления. Ясность мысли может наблюдаться и при «дефектах страсти и аффекта», утверждал Пинель, так что мыслительная деятельность не страдает, но эмоции оказываются совершенно разбалансированными. И вот результат: некоторые типы личности превратились в «расстройства».

В начале XX в. американские и европейские психиатры с увлечением описывали всевозможные формы патологии личности. Поверхностность, самонадеянность или ненадежность — все становилось основанием для постановки диагноза. Например, «чрезмерная» склонность критиковать других, ворчливость, импульсивность, неуверенность, переменчивость настроения, вздорность, беспомощность, холодность, ригидность или неуступчивость. В каждое издание «Диагностического и статистического руководства», начиная с первого, 1952 г., включены расстройства личности. С годами диагностические критерии для обсессивно-компульсивного расстройства личности сократились. Согласно DSM–III 1980 г. нужно соответствовать четырем из пяти критериев, а DSM–III-R 1987 г. — пяти из девяти. Это понижение планки привело к удвоению числа больных ОКРЛ, замечают психиатры Университета Айовы Брюс Пфоль и Нэнси Блум в главе «Расстройства личности в DSM–IV» из книги 1995 г. Однако, продолжают они, «неясно, является ли это улучшением». Действительно! Споры о том, любой ли тип личности может принимать болезненную форму, достигли пика в вопросе о добросовестности на работе.

Работать, работать и еще раз работать

Компульсивность в работе, проявляющаяся в чрезмерном трудовом энтузиазме и повышенной результативности ценой отказа от близких отношений и свободного времени, — один из восьми диагностических критериев обсессивно-компульсивного расстройства личности. «Это очень коварная разновидность компульсии, поскольку она окупается», — сказала Мишель, владелица фирмы по созданию сайтов из Остина в Техасе. Общество соблазняет вас призраком богатства и признания за самоотверженный труд. Мало найдется компаний, где сотрудников просят не перерабатывать, и лишь немногие родители посоветуют своему ребенку-студенту отказаться от программ углубленного изучения и не приукрашивать свои достижения в резюме. Обычно происходит обратное. Считаться трудоголиком и мастером многозадачности — это предмет гордости в Америке XXI в. «В нашей культуре, — полагает Мишель, — пытаться избавиться от трудоголизма — все равно что рассчитывать остаться трезвым в баре».

Семена невыносимой тревоги, возникающей у трудоголика, если он занят чем угодно, кроме работы, были, скорее всего, посеяны еще в детстве. Особенно это характерно для определенной социальной группы (не ниже среднего класса, образованные родители, проживание в крупном городе или его пригороде), где «дети постоянно должны быть чем-то заняты и продуктивны», отмечает Мишель: «Просто безумие какое-то!» Самых маленьких записывают на курсы младенческой йоги и «развития музыкального восприятия», устраивают совместные игры с другими такими же детьми, водят их в музеи и центры знакомства с науками. «Это продолжается в школе, где их жизнь расписана по минутам». Лишь в редких случаях это занятия ради самого предмета, тем более ради связанного с ним удовольствия. (Помните, если побудительным мотивом поведения является тревога, а не радость или другая положительная эмоция, такое поведение считается компульсивным.) Если окажетесь на тренировке внеклассной секции футбола или баскетбола, спросите детей — особенно сидящих на скамейке запасных, — почему они сюда ходят. Ответы «мне нравится футбол» и «я люблю баскетбол» далеко уступают по популярности варианту «Мне нужны дополнительные занятия, чтобы поступить в колледж». Если родители больше самого ребенка хотят, чтобы он учился музыке, был волонтером, собрал спортивную команду, руководил дискуссионным клубом и редактировал ежегодник, налицо проявление их тревоги и компульсии, передаваемых «по доверенности».

Обусловленная тревожностью компульсивность в работе появилась у Мишель в начальной школе. «Я постоянно пыталась привлечь к себе внимание, получая прекрасные отметки. Я усвоила: ты чего-то стоишь, только пока чего-то добиваешься. В колледже я подрабатывала официанткой, а там чем быстрее двигаешься, тем больше успеваешь и больше получаешь». Чтобы свести к минимуму время отдыха, когда в тревоге ей казалось, что тело пытается выпрыгнуть из кожи вон, она назначала дела впритык одно к другому и была вынуждена, едва окончив одно, хвататься за следующее. «Я постоянно куда-то спешила, — рассказывает Мишель. — Присев перед телевизором посмотреть фильм, тут же вскакивала. Я не могла просто сесть и расслабиться. Не могла смотреть телевизор, если попутно не занималась чем-нибудь еще. Не могла читать, если чтение не было связано с работой или учебой и не выглядело полезным. Даже на каникулах я следила, чтобы мы были постоянно чем-то заняты, и вечно говорила, что хватит сидеть, пора на пляж, на теннис или на экскурсию». Ощущение, что «все в порядке», движущее людьми с обсессивно-компульсивным расстройством, не приходило к Мишель с выравниванием фотографий или повторением волшебных цифр. Его давало только погружение в работу.

Когда нет работы, тревога переполняет каждую клеточку жертвы компульсии — узнала я одним солнечным сентябрьским утром. Я ехала в Вест-Пойнт пообедать с Брюсом в историческом отеле Thayer, монументальная каменная громада которого возвышается над легкоатлетическими площадками военной академии. Мы сели за столик, откуда открывался потрясающий вид на реку Гудзон.

Уже ребенком Брюс работал компульсивно, испытывая потребность обойти брата и добиться внимания родителей и других взрослых. «Что бы он ни сделал, я должен был сделать лучше», — вспоминал он. Все началось, когда брат стал бойскаутом младшей дружины. Брюсу не хватило нескольких недель до проходного возраста, и обида подстрекнула его к соперничеству. Если команда брата участвовала в сборе макулатуры (да, были времена, когда никто не сортировал мусор и макулатурой занимались бойскауты!), не имеющая официального статуса ватага Брюса обходила всех — у него сохранилась фотография, где он балансирует на вершине трехметровой кипы. В средней школе он уже возглавлял местные молодежные объединения, группы юных христиан, политические союзы, отряды бойскаутов — «абсолютно все школьные объединения, кроме ассоциации девочек-легкоатлеток». Это был его персональный «Век тревоги» — почти физический страх, проистекающий из сомнения: «Моя жизнь действительно что-то значит? Останется ли в этом мире какая-то память обо мне?» Он прошел отбор в бейсбольную, футбольную и баскетбольную команды. Его фотографии 66 раз появлялись на страницах школьного ежегодника. Он нашел способ оставить свой след.