Читать книгу "Рождественское благословение - Донна Ванлир"

Когда мы услышали звук подъезжающего автомобиля, Кейт чуть не сбила меня с ног, бросившись открывать дверь. С криком «Счастливого Рождества!», нелепо размахивая руками, она понеслась к машине, торопливо обняла Ханну и Стивена и трепетно подхватила сверток с внуком.

– А вот и он! – воскликнула Кейт. – Вот он, бабушкин мальчик!

Ханна чмокнула меня в щеку, взяла с заднего сиденья сумку с детскими вещами и прошла вслед за Кейт в дом, где они принялись охать и ахать над Эваном, закрыв за собой дверь. Мы со Стивеном переглянулись и захохотали.

– И вам счастливого Рождества! – крикнул я им через дверь, но ответа не получил.

– Похоже, мы здесь лишние, – обратился я к зятю. – Не хочешь съездить со мной в аэропорт встретить Лили?

Когда мы втроем вернулись, весь дом сиял рождественскими гирляндами, которые я развешивал в первый выходной после Дня благодарения. Руководила процессом Кейт, стоявшая под лестницей и кричавшая снизу вверх: «Эта гирлянда слишком провисла!» или «Роберт, передвинь чуточку венок, он висит не по центру». К концу дня мы навели такую красоту, которой гордилась бы даже моя мама. На лужайке перед домом стоял знаменитый рождественский вертеп с распродажи.

Лили влетела в дверь, подхватила малыша на руки и прижала к себе, восторженно повторяя:

– Вы только посмотрите на него! Какой славный малыш!

Я вынул свою «Данхилл Бильярд», набил табаком, пахнущим сосновым лесом, и поднес спичку.

– Папа! – возмутилась Лили. – Тебе обязательно сейчас дымить этой штукой?

Но Кейт не сказала ни слова. Я так никогда и не объяснил ей, почему время от времени курю трубку, да она и не расспрашивала. Кейт чувствовала, что это как-то связано с моим возвращением в семью, и этого ей было достаточно.

Эван у бабушки на руках заливался счастливым смехом. Кейт то поднимала его вверх, то опускала вниз и зарывалась лицом в мягкий животик.

– Кто бабушкин ангел? – ворковала она. – А? Кто бабушкин ангел?

Малыш смеялся и пускал пузыри, болтая в воздухе ручками и ножками. Лили протянула ему свой палец, Эван схватился за него и стал похож на маленького дирижера.

А я сидел в кресле, пыхтел трубкой и улыбался своей семье, думая, где сейчас тот маленький мальчик с туфлями, который навсегда изменил всю мою жизнь.

Эпилог

Рождество, 2000 г.

Пряча лицо от пронизывающего ветра, я сидел на корточках и руками отскребал с надгробия примерзшие листья. «Эллен Кэтрин Лейтон, – показалась наконец надпись на памятнике. – 15 августа 1917 года – 26 декабря 1985 года. Любимой маме». Очистив от снега и льда небольшой участок перед памятником, я поспешил обратно к машине. В багажнике лежали мамины любимые украшения: пуансеттии, остролист и хвойный венок. Вешая через плечо венок, я краем глаза заметил идущего по дорожке человека. Странно, подумал я: на кладбище в Рождество не ходят. За все те годы, что я приезжаю сюда украшать мамину могилу, я не встретил ни души. Пожав плечами, я посочувствовал бедняге, которому в такую непогоду тоже приходится мерзнуть на улице, и захлопнул крышку багажника.

Возвращаясь к маминой могиле, я втянул голову в плечи и поднял воротник, спасая щеки от колючего мороза. В ушах завывал ветер. Поднявшись вверх, я снова увидел того человека – высокого симпатичного юношу с коричневым бумажным пакетом в руках, одетого в толстый темно-синий пуховик и шерстяную шапку с университетским логотипом.

– Доброе утро, – крикнул я, помахав рукой, насколько позволяла поклажа.

– Доброе утро, – ответил незнакомец. – Счастливого Рождества!

– И вам, – бодро отозвался я.

– Вы первый человек, которого я встречаю здесь в такой день! – перекрикивая ветер, воскликнул он.

– Я подумал о том же! – отозвался я.

Ветер немного стих, выглянуло солнышко, на обледенелых ветках и надгробиях заиграли его лучи, все кладбище вдруг засверкало.

– Вы учились в университете? – спросил я, указывая на его шапку.

– Я и сейчас учусь, – улыбнулся он.

– А я закончил в семидесятом, – сообщил я. – Мы еще пользовались чернильницами. Что вы изучаете?

– Онкологию, – смущенно ответил он.

– Здорово! Это очень сложный курс. Дороги сегодня ужасные, да? Я не смог заехать сюда на машине, – поделился я.

– Да, сэр. Я ехал из больницы по трассе, ее песком посыпали, но все равно очень скользко. Надеюсь, солнце поможет.

– Вы уже практикуете? – пошутил я.

Порывы ветра вновь усилились. Я поежился, запахивая пальто.

– Пока нет! – засмеялся молодой человек. В его голубых глазах светилось дружелюбие, щеки раскраснелись от мороза. – Я на каникулах, помогаю в больнице на добровольных началах.

– Это замечательно. Конечно, больница – не лучшее место для проведения рождественских каникул, но думаю, пациенты вам благодарны. Что ж, приятно было поговорить с вами. Еще раз счастливого Рождества, – сказал я и заторопился к могиле матери.

– Спасибо и вам, – ответил юноша.

Я украсил надгробие остролистом, повесил посредине венок, а справа и слева поставил пуансеттии. Соскреб с букв остатки инея и полюбовался плодами своего труда.

– Вот так, теперь ей понравится.

Все люди украшают могилы в родительскую субботу, однако моя мать любила Рождество, а не родительскую субботу, и поэтому я приезжал на кладбище в этот день каждый год, в любую погоду.

– В этом году Рождество страшно холодное, мама, и я знаю одного человека, которому повезло, что не надо украшать твой дом, – усмехнулся я, представив вышедшего на пенсию Далтона балансирующим на шаткой стремянке, выполняющим мамины указания по развешиванию гирлянд.

– Ханна привезла к нам Эвана, и, должен признать со всей объективностью, он очень похож на своего дедушку: такой же красивый и обходительный молодой человек… женщины от него без ума. И тоже очень скромный. Когда вы с ним встретитесь, ты сама увидишь, что Эван – моя копия.

Я помолчал, взглянул на дату ее смерти и сказал на прощание:

– Я так скучаю по тебе, мама.

Поднявшись с колен, я увидел, что парень уже ушел. Наверное, замерз, решил я. Обхватив себя руками, чтобы согреться, я пошел было к выходу с кладбища, как вдруг заметил на могиле, возле которой стоял юноша, яркое пятно. Я сощурился, напрягая зрение, и мое сердце забилось сильнее: там стояла пара новеньких, вышитых бисером и бусинами туфель. Я подошел ближе и прочитал надпись на памятнике: «Маргарет Элизабет Эндрюс. 17 марта 1952 года – 25 декабря 1985 года. Любимой жене, матери, дочери».

Я посмотрел туда, где стояла машина молодого человека, но ее уже не было. Тогда я вернулся к маминой могиле, взял одну пуансеттию и поставил рядом с туфлями. Домой я ехал, улыбаясь.