Читать книгу "Нет блага на войне - Марк Солонин"

Вхождение Галичини в состав империи Габсбургов привело к значительным изменениям в социальном статусе галицийских украинцев. Империя в рамках традиционной политики «разделяй и властвуй» вела искусную линию поддержки слабых в их противостоянии с сильными. Доставшиеся Австро-Венгрии земли представляли собой польско-еврейские города в окружении украино-польских сел. Именно в такой пропорции. Так, согласно энциклопедии Брокгауза и Эфрона, в конце 19 века население Львова состояло из 67 тыс. поляков, 36 тыс. евреев, 21 тыс. украинцев. А поскольку в любую эпоху власть, деньги и знания находились в городе, а город был польский, а потом еврейский и уже совсем чуть-чуть украинский, то австрийские власти сочли целесообразным поддерживать украинцев, используя их как противовес полякам.

Во Львове и Вене издавались украинские газеты, печатались книги на украинском языке, открывались украинские национальные школы (а в 20 веке — и украинские университеты). В последней четверти 19-го века во Львове существовало множество украинских национально-культурных, молодежных, просветительских организаций; действовала (правда, на «общественных началах», без властных полномочий) Украинская Народная Рада. В атмосфере национального возрождения, в «карпатском Пьемонте», как тогда называли Львов, у галичан формировалось весьма своеобразное отношение к восточным украинцам — как к «бедным (во всех смыслах этого слова) родственникам», угнетенным и даже не понимающим всю меру своего угнетения.

С началом мировой войны львовская Народная Рада призвала украинцев Австро-Венгрии встать в первые ряды борцов против Российской империи, «угнетающей единокровных братьев-украинцев». На базе молодежных военно-спортивных обществ был создан так называемый «легион Сичовых стрельцов», ставший одной из наиболее боеспособных частей австрийской армии. Русскую императорскую армию в Карпатах встречали отнюдь не цветами. Российские власти в долгу не остались, и из Галичины были депортированы десятки тысяч украинских активистов, представителей интеллигенции и униатского духовенства (правда, до Сибири эти эшелоны так и не доехали — в России началась революция…).

Едва ли простым совпадением является тот факт, что книга Д. Донцова «Национализм» была впервые издана на Галичине (в г. Жовква) в типографии греко-католического монашеского братства, что учредительный съезд Организации Украинских Националистов (ОУН) состоялся в Вене, а первым руководителем организации стал полковник Сичовых стрельцов Евген Коновалец, а большая часть руководителей движения (С. Бандера, А. Мельник, Я. Стецько, Р. Шухевич, Д. Клячкивский, В. Кук, И. Гриньох, М. Матвиейко) родились на Галичине, и так называемый «Акт восстановления независимости Украины» от 30 июня 1941 г. был провозглашен во Львове, и первая (она же единственная) украинская дивизия ваффен-СС формировалась во Львове и получила название «Галиция»…

В скобках заметим, что любое обсуждение тезиса о том, что оуновский национализм был скорее галичанским, нежели общеукраинским феноменом, приводит нынешних апологетов бандеровщины в неописуемую ярость. Еще бы, ведь вся их «аргументация» строится на том, что «бандеровцы — это и есть украинский народ», а «народ всегда прав, потому что право имеет», и «отношение к Бандере и ОУН является лакмусовой бумагой, выявляющей украинофобов и имперских шовинистов». В русле таких представлений в последние 10–15 лет были произведены тщательнейшие «раскопки», долженствующие выявить хотя бы малейшие следы бандеровского движения на востоке Украины (дело дошло аж до такой бессоромной брехни, как утверждение об ОУНовском происхождении краснодонской «Молодой Гвардии»).

В результате националисты высекли себя больнее, чем гоголевская унтер-офицерская вдова: ничего похожего на существование сколь-нибудь активного бандеровского подполья к востоку от Днепра найти так и не удалось; среди установленных 254 имен руководителей ОУН, УПА, УГВР лишь 63 человека не были уроженцами Галичины (да и те занимали третьестепенные должности). Впрочем, самым объективным и показательным «исследованием» стали результаты первого тура президентских выборов в Украине 2010 г. За Тягнибока, кандидата от национал-экстремистов, открыто воспевающих бандеровщину, проголосовало аж… 1,4 % избирателей. Даже во Львове (!!!) Тягнибок набрал всего лишь 5,35 % голосов, уступив «пророссийскому» Януковичу (5,67 %). Максимальный уровень поддержки был отмечен в Бродовском районе Львовской области — 9,8 %. В центральных же и восточных областях Украины за Тягнибока проголосовало исчезающе малое число избирателей, что и сформировало конечный, весьма плачевный для националистов, результат. И это, заметим, в обстановке затяжного политического и экономического кризиса, при остановившихся заводах, падающей гривне, массовой безработице, параличе власти — то есть в идеальной для развития экстремистских движений «питательной среде»…

Вернемся, однако, к истории. Две империи (Российская и Австро-Венгерская) не выдержали напряжения многолетней мировой войны и рухнули; на их обломках немедленно началась ожесточенная кровопролитная борьба «всех против всех». Для украинского народа результаты этой войны стали, без преувеличения, трагическими. Созданная в Галичине ЗУНР (западно-украинская народная республика) была разгромлена армией возродившейся Польши; в центральной Украине левыми националистами (т. н. «петлюровцами») была провозглашена УНР (Украинская народная республика), армия которой терпела одно за другим поражения от Красной Армии советской России. В этой ситуации в апреле 1920 г. Петлюра и Пилсудский заключили соглашение о создании «польско-украинской конфедерации», при этом граница между Польшей и Украиной была проведена по реке Збручь (т. е. Галичина и Волынь переходили в состав Польши). Как известно, в Москве план создания польско-украинской конфедерации «не одобрили». В мае 1920 г. началась советско-польская война, в ходе которой Красная Армия сначала гнала поляков от Киева до Варшавы, затем сама в беспорядке бежала от Варшавы до Минска. В конце концов 18 марта 1921 г. в Риге был подписан мирный договор между Польшей и… отнюдь не Советским Союзом (которого на тот момент не было вовсе), а двумя формальными противниками Польши — советской Россией и советской Украиной. По условиям Рижского договора граница между Польшей и Украиной также была проведена по реке Збруч; таким образом, включение Волыни и Галичины (то, что позднее получило название «Западная Украина») в состав воссозданной Польши было подтверждено подписями двух (петлюровского и советского) украинских правительств.

К востоку от Збруча появилась «суверенная» советская Украина, вскорости включенная в состав СССР. Политические игры с партийно-коммунистической «украинизацией» 20-х годов быстро закончились («игроки», равно как и их политические оппоненты и союзники были почти поголовно расстреляны в эпоху Большого Террора), и на советскую Украину обрушились все бедствия, все «казни египетские» сталинской тирании, включая рукотворный голод 32–33 гг., жертвами которого стали миллионы украинцев. На Волыни и в Галичине, т. е. в «польской Украине», складывалась значительно более сложная и неоднозначная ситуация.

Об обязательстве предоставить украинцам права широкой автономии власти 2-й Речи Посполитой быстро забыли; с другой стороны, формально-юридически все национальные меньшинства в Польше (т. е. прежде всего украинцы и евреи) обладали равным с поляками правами, украинцы были и в составе депутатов Сейма (парламента), и в органах местной власти, и в офицерском составе польской армии. В то же время проводилась вполне осознанная политика «полонизации» — сокращалось число украинских школ, закрывались украинские газеты и издательства. На Волынь из центральной Польши переселяли т. н. «осадников», которым отдавали лучшие земли (по версии современных украинских историков — с целью изменить национальный состав населения в пользу поляков; по версии же польских авторов, имело место всего лишь возвращение поляков на земли отцов и дедов, конфискованные царским правительством после поражения польского восстания 1863 года). Наконец, самое большое напряжение создавали незафиксированные ни в одном своде законов, но, увы, ставшие «именем нарицательным», польская спесь и польский гонор. Нетрудно догадаться, как разгорелись эти недостойные чувства в новообретенном польском государстве, которое спешило «взять реванш» за два столетия поражений и национального унижения.