Читать книгу "Полная история рыцарских орденов в одной книге - Екатерина Монусова"

Сказать, что этого властного человека не любили, значит ничего не сказать, настолько неоднозначной личностью он вырисовывается. Суровый, почти безжалостный, он с легкостью отправлял людей на эшафот или, в лучшем случае – на галеры. Однако в народе его хоть и боялись, но признавали дельным управленцем. И в первые годы пребывания у власти он тщательно следил за состоянием бюджета, вникал в различные хозяйственные дела. Например, всячески приветствовал внедрение новой для мальтийского земледелия отрасли – выращивания хлопка и шелка. Сам внимательно следил за уборкой урожая. В результате на острове создался временный период относительного благополучия. Но Великий магистр оставался у власти невероятное количество лет – более трех десятилетий. И, в конце концов, молва возложила на него ответственность за все неприятности и беды, которые достались Ордену в тот непростой период.

Долголетие Пинто вызывало зависть, и недруги повсюду распространяли слухи, что оно связано с колдовством и имеет сверхъестественный характер. Если бы над магистром имела власть инквизиция, то, как пить дать, гореть бы ему в огне за запрещенные занятия. Помните знаменитый фильм Марка Захарова «Формула любви» с Александром Абдуловым и Семеном Фарадой («Уно-уно-уно-ун-моменто…»)? Магического и зловещего графа Калиостро в нем блестяще сыграл Нодар Мгалоблишвили. Та к вот, не только актер, но и его герой – фигуры абсолютно реальные. Известный авантюрист Калиостро бывал на Мальте в годы правления Пинто. И замечены они были в тесных связях. На состоявшемся в Париже судебном процессе по делу великолепного мастера мистических авантюр он многозначительно намекал на то, что является незаконнорожденным сыном Пинто и принцессы Трабезундской и, де, посвящен в оккультные науки самим Великим магистром. Эту басню вам и сейчас расскажут на Мальте. Ну, кто кому давал уроки черной магии, доподлинно неизвестно. Однако абсолютная правда, что во дворце магистра в Валетте имелась алхимическая лаборатория. Подобную он содержал и в другом своем замке. На нее натолкнулись исследователи в одной из многочисленных потайных комнат.

Повинна ли мистика в долгожительстве Эммануила Пинто или он обязан таким подарком судьбы чему-либо другому, так навсегда и останется загадкой. Но за три года до его смерти посланник в Неаполе Вильям Гамильтон отмечал: «Великий магистр, несмотря на то, что он перешел рубеж в девяносто лет, находится в прекрасном здоровье, и ни его ум, ни память ни в чем не подводят его. Беседы с ним весьма полезны и поучительны». Известны и другие свидетельства современников, смело сказанные… после кончины могучего старца: «Это был безнравственный человек, не соблюдавший приличий. Он издевался над всем, запутал все дела, разорил казну». Полагаю, что и то, и другое высказывание – абсолютная правда. Но с тех времен сохранился еще один передаваемый из года в год факт, а, может, и небылица, о непостижимом Пинто. Говорят, что девяностотрехлетний старец встретил смерть, занимаясь любовью. Это, конечно, противоречит рыцарскому обету безбрачия, но каков все-таки был мужчина!

Да, как говорил когда-то Соломон, – все проходит… С кончиной Пинто канули в лету и благоприятные времена для российского дипломата маркиза Кавалькабо. На три года главой Ордена становится выходец из Наварры Хименес де Тексадо. Правил он хоть и не долго, но «эффективно», и успел довести начатое предшественником дело по развалу Ордена почти до конца. В рыцарской среде царили праздность и разгильдяйство. Коренные мальтийцы стали открыто выражать недовольство установленными порядками, ведь хозяйственные структуры острова оказались в таком же тяжелом кризисе, как и его вершители. Крайне обострились отношения с духовенством…

Народная смута обернулась открытым противостоянием. Конечно, это не была Французская революция, но когда в одно прекрасное утро проснувшийся Великий магистр выглянул в окно, он увидел, что над Сент-Эльмо морской ветер полощет красно-белый мальтийский флаг. Форт, с которого начиналось владычество госпитальеров на острове, был захвачен мятежниками. Разложение рыцарского сообщества сделало возможность бунта простой, как булка с маслом. Накануне рыцари и солдаты шумно отмечали годовщину победы при Великой осаде. Группа мальтийских священников подкупила капрала, под покровом темноты проникла в форт и разоружила «не вязавший лыка» хмельной гарнизон. Другая группа церковных заговорщиков проделала то же самое в Сент-Джеймсе. Мятеж священнослужителей был через два дня подавлен, но только с помощью французских торговцев и местных аристократов. И тем, и другим было что терять. Но в какой боевой готовности пребывало орденское воинство, стало еще раз очевидно.

Маркиз Кавалькабо в мельчайших деталях доложил о произошедшем в Санкт-Петербург. А Генеральный капитул Ордена назначил и провел тщательное расследование заговора. Выводы оказались весьма неожиданными. За восстанием на острове увидели «руку Москвы». Якобы мятежники рассчитывали на поддержку русского флота, который надеялись вскоре увидеть у мальтийских берегов. Впоследствии узнали, что «утку» запустили из Неаполя, – но это уж потом. Но маркизу Кавалькабо такая слава орденской теплоты не прибавила. Ровно через два месяца после восстания священников Хименес скончался. В конце 1775 года на престол вступил новый Великий магистр Эммануил де Роган. Он посчитал, что русскому поверенному слишком много позволено, и решил от него избавиться. Под каким-то незначительным предлогом его арестовали, и Петербург вынужден был посла отозвать. Жить ему тоже оставалось недолго. С острова маркиз отбыл уже серьезно больным и вскорости отправился в мир иной…

На ладан дышал, впрочем, и сам Мальтийский орден. Последняя четверть XVIII века считается расцветом его упадка. По Европе начали проноситься революционные ветры. Консервативное церковно-рыцарское братство пыталось держаться за старые порядки. Но ничего, кроме конфликтов, споров, снижения дисциплины, это не вызывало. Впереди ожидало неопределенное будущее. Овидий Дубле, личный секретарь Рогана, писал об этих днях: «Немало молодых людей, прибывавших из далеких провинций, уже через три или четыре дня можно было видеть на борту галер. Они не имели ни малейшего представления об искусстве владения мечом или мушкетом, не знали навигации и не понимали даже простейших терминов, известных простому матросу. В промежутках между караванами эти молодые люди околачивались на площадях или в кафе, играли в карты и на бильярде, бегали за доступными женщинами, тратя на них свое здоровье и деньги. Неудивительно, что в последние годы галеры редко покидали порт. Я слышал, как капитаны галер заявляли, что они не желают атаковать корсаров Варварийского берега, чтоб избежать расходов и неудобств карантина, который обязан был пройти экипаж каждой галеры, возвращавшейся на Мальту…»

Действительно, почти за четыре десятка лет, предшествующих наступлению XIX века, удачные вылазки некогда грозы морей – иоаннитов «на Корсо» против пиратов можно было пересчитать по пальцам. Состояние Ордена того времени как нельзя более точно оценил Наполеон, заявив, что братство превратилось в «учреждение для поддержания в праздности младших отпрысков нескольких привилегированных семейств».

Вообще, хотя бы без короткого описания повседневного быта на острове картина, очевидно, будет неполной. Если представить себе собирательный образ мальтийского рыцаря второй половины XVIII века, то он давно уже стал далек от знакомого нам всем героя книг и фильмов, соратника короля Артура, романтичного и справедливого Ланцелота, с его стремлением «…неведомо куда спешить неведомо зачем». Мальта, по утверждению какого-то согласного с Наполеоном исследователя, все более напоминала закрытый военный колледж для аристократической молодежи. Самым популярным развлечением для нее стал… театр. Просмотр французских пьес или итальянских опер, как правило, заканчивался приглашением артистов на шумные застолья. Рыцари жили в так называемых обержах. В Валетте эти строгие двухэтажные дома с внутренними дворами можно увидеть и сейчас. Жильцы имели по две комнаты, выходящие в общий коридор. Но это уже был прогресс, так как ранее общими были и спальни. Даже ели, бывало, рыцари вчетвером из одной тарелки.