Читать книгу "Констанция. Книга шестая - Жюльетта Бенцони"

— Как — арестован? Уже?

— Да, его задержала группа патриотически настроенных граждан во главе с сыном почмейстера гражданином Друэ. Они сейчас находятся в доме мсье Созе.

— А что это за дом? — спросил Ретиф.

— Мсье Созе торгует свечами и скобяными изделиями. Сейчас все собираются вокруг этого дома в Варенне.

Ретиф вернулся к молчаливо стоявшему возле своей новой кареты Казанове и рассказал ему о том, что король арестован и содержится в доме торговца свечами и скобяными изделиями мсье Созе в местечке Варенн неподалеку отсюда.

Казанова хмуро смотрел на толпу с факелами.

— Ночь… Видения… Вам не кажется, дорогой Ретиф, что декорации спектакля изменились, и публика сама вышла на сцену? Ретиф, ты, конечно, поедешь в Варенн?

— Естественно, — ответил тот. — Я именно для этого выехал из Парижа. Я хочу быть свидетелем события. Оно, наверняка, изменит ход истории.

— Да, это действительно историческое событие ~-задумчиво произнес Казанова. — Король стал заложником того, кто торгует свечами и гвоздями… Ретиф, ты собираешься писать об этом комедию или трагедию?

— Вы же знаете, господин Казанова, я не пишу ни комедий, ни трагедий. Я пишу только то, что вижу собственными глазами, а это не подразумевает какого-либо определенного жанра. А разве вы не хотите увидеть все это собственными глазами?

Казанова медленно покачал головой.

— Нет, я уезжаю в Верден. Я не хочу быть свидетелем того, как народ похоронит собственного короля. Ретиф пожал плечами.

— Но народ Франции не хочет смерти короля. Казанова печально и мудро улыбнулся.

— Если король становится заложником торговца свечами — это ничем не отличается от того, как если бы он умер.

Не ожидая ответа, Казанова отправился к карете в сопровождении двух прусских гвардейцев.

— Что ж, прощай, Ретиф, — напоследок сказал Казанова. — Я был рад с тобой повидаться.

Парижский писатель снял шляпу и поклонился.

— Мне тоже было приятно повстречаться с таким знаменитым человеком как вы, мсье Казанова.

Ретиф вернулся в дилижанс и рассказал Констанции обо всем, что видел. Разумеется, все остальные пассажиры кареты тут же проснулись и, затаив дыхание, выслушали рассказ писателя.

Адъютант ла Файетта немедленно приказал направить дилижанс в Варенн. Кучер пытался возражать, мотивируя это тем, что Варенн находится в стороне от дороги. Однако, Луи де Ромеф полномочиями, данными ему главнокомандующим национальной гвардии генералом ла Файеттом, отдал приказ ехать в Варенн.

Почтовый дилижанс двинулся вместе с толпой крестьян из близлежащих деревень к месту задержания короля. Все выбрались наверх, и в карете остались только Томас Пенн, Констанция и ее парикмахер Жакоб.

Карета медленно двигалась среди толпы, с факелами в руках распевавшей «Карманьолу».

— Мистер Пенн, — тихо сказала Констанция, — простите меня за мое поведение. Я уже давно так не пугалась. Последний раз мне было страшно за сына.

— У вас есть сын?

— Да. Еще совсем маленький мальчик. Слава богу, мне удалось отправить его подальше от всех этих революционных потрясений. Он находится под надежным присмотром.

— Вы испугались этого негодяя? — сочувственно спросил Пенн.

Констанция долго смотрела в окно и, наконец, ответила:

— Нет, не только. Я боялась вас; людей, которые едут с нами в дилижансе; людей, которые собирались на площадях; я боялась всего, чего не знаю, с чем незнакома. Знаете, господин Пенн, двор — это мягкая постель, это… как та красная мантия, в которой был одет король на открытии порта в Шербуре. Это было так безопасно, так спокойно… Это была идеальная жизнь, которая целиком меня устраивала. Может быть, если бы мне удалось найти другой идеал, я была бы счастлива и с ним… Если бы мои родители были живы… Может быть, я не осталась бы такой одинокой, никому не нужной придворной дамой…

Испытав внезапный прилив симпатии к этой очаровательной, слабой и беззащитной женщине, Томас Пенн нежно погладил ее ладонь. Она не возражала.

— Так вы простите меня? — переспросила она. — Это был всего лишь страх. Мне здесь очень страшно.

— А завтра вы не будете бояться? — тихо спросил Пенн. — Неблагодарность королей входит в пословицы, а неблагодарность свергнутых королей тем более ужасна.

Констанция улыбнулась.

— Вы хотите поддержать меня сегодня вечером? Он кивнул.

— Да. Ничего не бойтесь. Мы все боимся. Вера и идеалы позволяют нам избежать страха. Мы должны найти подходящие для себя идеалы, ваша светлость. А если мы понимаем, что идеалы не отвечают нашим требованиям, нужно найти в себе смелость изменить их.

— Изменения пугают меня больше всего, — пробормотал Жакоб. — Когда клоуны и кошки уходят из богатых домов, их преследуют, забрасывая камнями. Их преследуют владельцы.

— В Декларации прав человека у нас в Америке мы заменили слово «владелец» словом «искатель счастья». Как вы чувствуете себя сейчас, Жакоб?

— Я всегда боялся перестать быть тем, кем я привык быть, — мрачно ответил парикмахер. — К тому же, я ненавижу счастье.

Он отвернулся.

— А я потеряла счастье, — тихо сказала Констанция. — Но надеюсь еще раз найти его. Может быть, у вас, в Америке.

— Я думаю, что там могут найти счастье все, — уверенно ответил Томас Пенн, — даже аристократы. Америка — страна равных возможностей для всех. Я горжусь тем, что принимал участие в разработке Декларации прав человека. Я возвращаюсь назад через месяц, если хотите, мы можем отправиться вместе на американском корабле.

Констанция промолчала, глядя в окно. Дилижанс приблизился к стенам маленького местечка под названием Варенн. Городок был запружен народом до такой степени, что почтовый дилижанс остано -

Вился, не доехав до городских ворот. Однако, благодаря тому, что в этой карете прибыл адъютант генерала ла Файетта мсье Луи де Ромеф, Констанции, Ретифу де ля Бретону и Томасу Пенну удалось вместе с ним пройти в дом господина Созе, где сейчас содержался король.

На башне городской часовни громко бил колокол. Забравшись на возвышение, Француа Кольбер громко читал последний номер газеты «Друг народа», которую только что нарочным доставили из Парижа. Это была цитата из выступления лидера «Клуба кордельеров» Жоржа Дантона.

— «А вы, гражданин ла Файетт, вы, кто еще совсем недавно заверял нас, что головой отвечаете за короля, неужели, вы полагаете, что одного вашего появления здесь достаточно для погашения вашего долга? Вы клялись нам, что король не уедет. Или вы предали свою родину, или вы глупец, если взяли на себя ответственность за человека, которому не должны были верить. В любом случае вы показали свою неспособность командовать нами, но мне хотелось бы верить, что вас можно упрекнуть лишь за ошибки. Если бы свобода французской нации зависила лишь от одного человека, то мы заслуживали бы рабства и унижения. Франция и без вас может быть свободной».