Читать книгу "Пока Фрейд спал. Энциклопедия человеческих пороков - Николай Никулин"

Эти чудовища и называются страстями.

И самое страшное из них – зависть.

Игромания

Глава о том, к каким долгам приводит неистребимое желание доигрывать партии до конца

«Человек благородного звания подтверждает свою добродетель действенным испытанием силы, ловкости, мужества, но также остроумия, мудрости, искусности, богатства и щедрости. Либо, наконец, состязанием в слове, то есть заранее восхваляя или предоставляя восхвалять поэту или герольду ту добродетель, в которой желательно было превзойти соперника».

Йохан Хейзинга. «Homo Ludens»

1

Если и представлять нашу жизнь, изобретательно подбирая точную метафору, в форме игры, то скорее не театральной, где прописаны роли каждого персонажа и предсказуем финал, а игры состязательной, в которой определяется победитель и проигравший. В такой игре нужны незыблемые правила и арбитр, неусыпно следящий за их исполнением. Тут не нужен совет ни Хейзинги, который посвятил человеку играющему культурологический труд, ни пресловутых психологов, чтобы понимать: человеческие отношения и являются игрой – азартной, страстной и непредсказуемой. Так удобнее: с улыбкой на устах вступать в коммуникацию заметно проще, чем с хмурым лицом. Оставьте серьезность в стороне или хотя бы похороните ее в академических книгохранилищах. Мир, в котором мы живем, слишком нелогичен, чтобы его воспринимать с научным бесстрастием. Другое дело – игра. Быть эмоциональным в ней – долг участника. Быть рисковым – возможность победить.

Вероятно, этим можно объяснить весьма обширный эмоциональный разброс, присущий людям: от неуемной радости до прогрессирующей депрессии. А что еще делать, когда ставки столь высоки? Допустим, захотел молодой человек обольстить понравившуюся красотку, для него это стало целью, маниакальным желанием во что бы то ни стало осуществить задуманное. И вдруг не удается. Не то чтобы это должно было состояться априори (ведь никто не спрашивал мнения красотки!), но определенно в голове мужчины был план, продуманный до мельчайших деталей, который просто не мог не реализоваться. И тут на тебе, вдруг не реализовался. Ставки были столь высоки, что только лишенный всяких чувств не впал бы в отчаяние. Потому что в игре на кон ставится человеческое самолюбие. Это игра, в которую, должно быть, он играет не в первый раз. Он испробовал множество тактик, готов даже написать учебник по соблазнению, но в конкретно взятом случае его теория не сработала.

Дело, конечно, не в том, что выдуманный герой – просто неудачник (хотя и эта версия вполне работоспособна). Дело в том, что он пошел на авантюру, зная, что может проиграть. Зная, что рискует. Так как в жизни предсказать результат того или иного поступка так же сложно, как в игре ход следующего игрока. Можно, но сложно. И если бы все просчитывалось так легко, то никто бы не стал играть в эту игру. Вкус победы тогда сладок, когда досталась она в тяжелой борьбе и при случайном стечении обстоятельств.

Порок лишь в том, что некоторые заигрываются и в результате расплачиваются посмертно. Но, кажется, их это только подбадривает – какая, в конце концов, игра без самых высоких ставок?

2

Герой «Шагреневой кожи» Бальзака Рафаэль Валантен в начале романа идет на Пале-Рояль, дабы поставить на кон свою жизнь. Кажется, он пришел туда без надежды на победу – во всяком случае, об этом говорило все его подавленное естество. В результате Рафаэль проигрывается и решает покончить жизнь самоубийством.

В кратком символическом начале книги фактически раскрывается последующая философия произведения, а именно то, что любовь к жизни неразрывно связана с азартом.

Только поглядите, каким печальным и отстраненным он зашел в игорный дом! «Глубокие морщины говорили о постоянных мучениях; должно быть, весь свой скудный заработок он проигрывал в день получки. Подобно тем клячам, на которых уже не действуют удары бича, он не вздрогнул бы ни при каких обстоятельствах, он оставался бесчувственным к глухим стонам проигравшихся, к их немым проклятиям, к их отупелым взглядам. То было воплощение игры. Если бы молодой человек пригляделся к этому унылому церберу, быть может, он подумал бы: „Ничего, кроме колоды карт, нет в его сердце!“ Но он не послушался этого олицетворенного совета, поставленного здесь, разумеется, самим Провидением, подобно тому, как оно же сообщает нечто отвратительное прихожей любого притона».

Собственно, из самого описания игорного дома становится очевидно, что место это в уменьшенной копии символизирует Париж. «По вечерам поэзия игорных домов пошловата, но ей обеспечен успех, так же как и кровавой драме. Залы полнятся зрителями и игроками, неимущими старичками, что приплелись сюда погреться, лицами, взволнованными оргией, которая началась с вина и вот-вот закончится в Сене. Страсть здесь представлена в изобилии, но все же чрезмерное количество актеров мешает вам смотреть демону игры прямо в лицо».

Зайдя в зал, Рафаэль словно попадает на испанский бой быков или римские гладиаторские бои – иными словами, становится участником праздничного зрелища, этакой метафорой расточительной жизни, в которой все мы являемся заложниками своих пылких желаний. Впрочем, про Рафаэля нельзя сказать, что он пришел на этот праздник от большого желания, скорее от нужды. Но здесь кроется его последняя надежда на исцеление. Здесь – проблеск жизни, которая уходила из-под ног. «Страсть более смертоносная, чем болезнь, и болезнь более безжалостная, чем умственный труд и гениальность, искажали черты этого молодого лица, сокращали эти подвижные мускулы, утомляли сердце, которого едва лишь коснулись оргии, труд и болезнь. Когда на каторге появляется знаменитый преступник, заключенные встречают его почтительно, так и в этом притоне демоны в образе человеческом, испытанные в страданиях, приветствовали неслыханную скорбь, глубокую рану которой измерял их взор».

Но игра заканчивается поражением, подтолкнувшим его к самоубийству. И неизвестно, чем бы все закончилось, если бы Рафаэль, прогуливаясь по улочкам Парижа с мыслями о конце жизни, не заглянул в лавку древностей и не наткнулся на шагреневую кожу, исполняющую желания. Казалось бы, тогда-то и начался роман – во всяком случае, для тех, кто смутно помнит его содержание, но совершенно отчетливо знает, о чем он повествует. Магическая ослиная кожа, оказывается, не только осуществляет мечты, но и при каждом исполнении сокращается. Выходит, что как только фатально сократится кожа, закончится и жизнь Рафаэля.