Читать книгу "Ночи, которые потрясли мир - Эдвард Радзинский"

По мощеному двору их провели в дом. В прихожей — деревянная резная лестница поднималась на второй этаж.

Стоя у лестницы, Белобородов объявил: «По постановлению ВЦИК бывший царь Николай Романов и его семья переходят в ведение Уралсовета и будут впредь находиться в Екатеринбурге на положении арестованных. Вплоть до суда. Комендантом дома назначается товарищ Авдеев, все просьбы и жалобы через коменданта — в Уралисполком».

После чего оба уральских вождя — Голощекин и Белобородов — отбыли на моторах, а Семье было предложено в сопровождении коменданта и Дидковского осмотреть их новое жилье.

Из дневника Николая: «Мало-помалу подъехали наши, и также вещи, но Валю не впустили…»

Да, вещи приехали. С ними Боткин и «люди». Но не приехал Долгоруков. Бедного Валю увезли прямо с вокзала. Куда-то…

Впоследствии распространился слух, что у князя Долгорукова нашли целых два (?!) пистолета и много тысяч денег. Об этом сообщили в Тобольске вернувшиеся стрелки «старой охраны». Зачем Долгорукову были пистолеты? Но так или иначе, Николай больше не увидит Валю — князь исчез навсегда.

Впрочем, его след можно найти в показаниях князя Георгия Львова, данных в Париже следователю Соколову.

Опять насмешка истории: князь Львов — премьер Временного правительства, свергнувшего и арестовавшего последнего царя… сам был арестован большевиками после Октябрьского переворота! Более того, в 1918 году князь Львов сидел в тюрьме в том же городе Екатеринбурге и весьма недалеко от дома, который был тюрьмой для арестованного им год назад царя. И бывший премьер описывает встречу с сидевшим в той же тюрьме своим петербургским знакомцем, князем Долгоруковым. В тюрьме верный Валя все сокрушался о царских деньгах, отнятых у него «комиссарами». Впрочем, сокрушался он недолго, ибо вскоре был «отправлен в Москву». А на самом деле…

Из рассказа М. Медведева, сына чекиста — участника расстрела Царской Семьи: «Долгорукова расстрелял молодой чекист Григорий Никулин. Никулин сам говорил. Я уж не помню все подробности, помню, что он вывез Долгорукова с чемоданами в поле… и все проклял, когда после тащил эти чемоданы».

Так погиб этот очарователь, галантный кавалер на блестящих балах в Зимнем дворце…

Из дневника Николая: «Дом хороший, чистый. Нам были отведены четыре комнаты: спальня угловая, уборная, рядом столовая с окнами в садик и с видом на низменную часть города, и, наконец, просторная зала с арками вместо дверей.

Разместились следующим образом: Аликс, Мария и я втроем в спальне. Уборная общая. В столовой Демидова, в зале Боткин, Чемодуров и Седнев. Чтобы идти в ванную и ватерклозет, нужно проходить мимо часового. Вокруг дома построен очень высокий дощатый забор в двух саженях от окон: там стояла цепь часовых и в садике тоже». Здесь развернется последнее действие драмы. Финал династии.

Декорация финала

Царь с царицей будут жить в угловой просторной комнате с четырьмя окнами. Два окна выходят на Вознесенский проспект. Только крест над колокольней виден из окон. Два других окна выходят в глухой Вознесенский переулок. Комната очень светлая, с палевыми обоями, с волнообразным фризом из блеклых цветов.

На полу ковер, стол с зеленым сукном, бронзовая лампа с самодельным абажуром, ломберный столик, между окон этажерка, куда она поставит свои книги. Две кровати (на одной из них будет спать Алексей, когда его привезут из Тобольска) и кушетка.

Ее туалетный столик с зеркалом и двумя электрическими лампами по бокам. На столе — баночка с кольдекремом и надписью «Придворная Его Величества аптека». Странно сейчас звучала эта надпись.

Умывальник с треснутой мраморной доской, платяной шкаф, где теперь помещалась вся одежда царя и царицы…

В Вознесенский переулок выходили окна еще одной большой пустой комнаты, там стояли стол, стулья и огромное трюмо. В этой комнате будут жить четыре великих княжны. Они приедут в мае. И, пока не привезут их походные кровати, будут спать на матрасах прямо на полу.

Обе эти комнаты как раз находились прямо над той полуподвальной комнатой.

Рядом с комнатой великих княжон в столовой с видом на сад спала Анна Демидова. В большой зале (гостиной) — Боткин, Чемодуров и Седнев.

Еще одна, пока запечатанная комната предназначалась для Алексея.

Наискосок от великих княжон — комната коменданта, с финиковыми обоями в золотой багетной раме и головой убитого оленя. И еще одна — рядом с комендантской — отведена под караул.

Завершала декорацию уборная («ватерклозет» — как именовал ее царь). Фаянсовое судно, оставшееся от инженера Ипатьева, будет загажено комендантом и караульными. И среди бесстыдных рисунков на стенах уборной, изображавших царицу и Распутина, среди матерных изречений охраны и размышлений типа: «Писал и сам не знаю зачем, а вы, незнакомые, читайте» — надпись на бумаге, приколотая к стене: «Убедительно просят оставлять стул таким же чистым, как его занимали». Это совместное творчество бывшего царя и его лейб-медика Боткина.

Войдя в комнату, Аликс подошла к правому окну, на косяке начертила карандашом свой любимый знак — «свастику» и число прибытия: 17(30).

Другую «свастику», как заклинание, она начертила прямо на обоях над кроватью, где должен был спать Бэби.

17(30) апреля — так, сама того не зная, она обозначила начало последней Игры с последним царем.

Игра началась сразу.

Последняя игра (Уральский дневник арестанта)

Прибывшие вещи вынесли в коридор и в присутствии бывшего воспитанника Кадетского корпуса, а ныне члена Уралисполкома Дидковского и бывшего слесаря, а ныне коменданта Авдеева начался осмотр.

Открывали чемоданы, тщательно просматривали. Осмотрели ручной саквояж Аликс. Забрали фотоаппарат (это запомним!), который она привезла еще из Царского, и еще забрали, как напишет комендант Авдеев в своих «Воспоминаниях», — «подробный план города Екатеринбурга». Как он мог очутиться в ее саквояже, если они предполагали, что едут в Москву? Впрочем, даже если и не мог — то должен был там очутиться. Как два пистолета, которые «нашлись» у князя Долгорукова.

Открыли даже флаконы с лекарствами — перерыли всю ее походную аптечку.

Из дневника: «17(30) апреля. Осмотр вещей был подобен таможенному: такой строгий, вплоть до последнего пузырька аптечки Аликс. Это меня взорвало и я резко высказал свое мнение комиссару…»

Аликс не понимает причины этого обыска. Она нервничает, возмущается: «Истефательство!». Ее акцент вызывает улыбки обыскивающих: смешон бессильный гнев бывшей императрицы. А она продолжает гневный монолог, она вспоминает даже «хосподина Керенского». Она приводит в пример этого революционера, который, тем не менее, был джентльмен. Слово «джентльмен» очень веселит бывшего слесаря Авдеева… И, наконец, не выдержал Николай. Он заявил: «До сих пор мы имели дело с порядочными людьми!». Это было высшее проявление гнева воспитаннейшего из монархов.