Читать книгу "Дмитрий Лихачев - Валерий Попов"

Главной целью Лихачева было создать в Пушкинском Доме крупный научный центр по изучению древнерусской литературы. И он добился этого, действуя спокойно и методично, вежливо, но упорно — как и во всех других случаях.

В одном из писем Лихачев пишет: «В нашем секторе остались лишь хорошие люди. Все плохие ушли». Лихачев вовсе не тихий кабинетный ученый, он — боец. Сила его не только в его научной гениальности — но и в умении своим авторитетом формировать научную среду. И ему удается в конце концов собрать в отделе древнерусской литературы не только талантливых, но и верных людей. Всех, кто работал в секторе (позже — Отделе древнерусской литературы) и помогал Лихачеву, и тех, кому он помогал в науке и жизни в разное время, трудно перечислить. Упомянем лишь основных сотрудников — Г. Прохорова, В. Бударагина, А. Панченко, О. Белоброву, Н. Понырко, Т. Краснобородько, М. Рождественскую, И. Смирнова, С. Фомичева, И. Лобакову, Е. Водолазкина, О. Панченко, Л. Лихачеву, А. Боброва, Р. Дмитриеву (упоминаю лишь тех, кто оставил воспоминания о работе с Лихачевым). Вместе они представляли реальную силу, и, опираясь на них, Лихачев уже мог бороться. И вскоре показал свою отвагу и силу, став главным заступником справедливости, непререкаемым авторитетом.

Стоит вспомнить хотя бы историю с Бельчиковым, присланным неожиданно из Москвы на пост директора института. Вскоре тот показал полную свою несостоятельность. Ретиво реализуя «полученные указания», он сумел добиться лишь одного — весь институт был охвачен склоками, обидами, измучен совершенно нереальными и никому не нужными заданиями.

И тут Лихачев — именно он — поднялся «во весь свой гигантский рост» — и спас институт. Он поехал в Москву, в Академию наук, поскольку там его уже знали и уважали. Он пришел в кабинет к академику-секретарю Отделения литературы и языка (ОЛЯ) АН СССР В. В. Виноградову, который «отвечал» за литературу и филологию — при этом был настоящим ученым и — хитроумнейшим аппаратчиком, используя этот свой «дар» чаще всего на пользу науке. К сожалению, потом его на этом посту сменил М. Б. Храпченко. У того уже вся энергия уходила на то, чтобы «внедрить» в научную среду постановления партии и правительства. А Виноградов был авторитетен, интеллигентен и независим, разумеется, в тех пределах, которые позволял ему высокий пост. Когда Лихачев вошел в кабинет Виноградова, Бельчиков сидел уже там. Лихачев приехал в Москву не один. С ним был еще Михаил Павлович Алексеев, авторитет которого в Пушкинском Доме был тоже довольно высок, и впоследствии он тоже стал академиком, весьма уважаемым. Алексеев приехал из Иркутска, успешно возглавлял сектор западной литературы, и тоже, как и Лихачев, сумел собрать у себя в отделе замечательных людей. Молва гласит, что они не слишком симпатизировали друг другу, хотя держались, разумеется, всегда корректно. На предложение Лихачева поехать в Москву Алексеев сразу же согласился.

Виноградов выслушал Лихачева. Суть речи Лихачева была в следующем: «Когда все воюют против всех, работа не ведется».

Виноградов выслушал затем Алексеева, Бельчикова, потом позвонил в отдел кадров Президиума Академии наук и сказал: «Ко мне приехал Лихачев и в присутствии директора института объяснил, почему он не может с ним работать. По-моему, Лихачев прав!»

Лихачев оказался сильнее. Бельчикова изгнали. Лихачев вернулся триумфатором.

Свой все более растущий авторитет он никогда не использовал в узкокорыстных целях (так и авторитета бы не осталось). Но что он использовал его весьма продуктивно — это факт. То, что он сделал — не удалось бы никому. Ольга Белоброва, в дальнейшем одна из активных сотрудников лихачевского отдела, вспоминает о их знакомстве.

В 1956 году Лихачев был в оргкомитете предстоящего Международного съезда славистов и вместе с другим членом оргкомитета, знаменитым нашим славистом Андреем Николаевичем Робинсоном привез к Ольге Белобровой в Загорск иностранных членов оргкомитета — Е. Хилла и И. Дуйчева. Они ходили по уникальным загорским храмам и музеям, и, конечно, вел их Лихачев. Наиболее страстно и трепетно он показывал иконы и старинное церковное шитье. Как и обычно, Лихачев был крайне корректен, дружелюбен. Особенно внимательно он рассматривал икону Феофана Грека, замечательно о ней говорил, что навело Белоброву, тогда сотрудницу загорского музея, на мысль о создании работы о Феофане Греке. И с этого визита началось долгое и продуктивное сотрудничество Лихачева и Белобровой, которая вскоре перешла в Отдел древнерусской литературы. Лихачев был замечательным организатором, всюду находил полезных и талантливых людей, благодаря этому ему удавались большие дела.

Продолжая издавать ежегодные тома «Трудов Отдела древнерусской литературы», он стал печатать еще и серию произведений древнерусской литературы. Проводил открытые научные заседания, на которых сотрудники читали свои работы, а потом начиналась дискуссия.

Заседания эти были открытыми, и на них собирался весь цвет ленинградской филологии — и во многом это происходило благодаря личности Лихачева. Н. В. Понырко, одна из учениц Дмитрия Сергеевича (именно она возглавляет сейчас древнерусский отдел), пишет в своих воспоминаниях о Лихачеве:

«Тогда на наши еженедельные заседания (как прежде, так и сейчас — в 2 часа дня по средам) собирались, в сущности, все „медиевисты“ („древники“) Петербурга: 13 человек сотрудников сектора и еще около двадцати (а порой и гораздо большее число) ближайших коллег-„древников“ из Рукописных отделов Публичной библиотеки и Библиотеки Академии наук, из Института истории, Эрмитажа, Русского музея; особую группку составляли студенты Университета… плюс приехавшие на недолгий срок зарубежные слависты, плюс в разные годы аспиранты и стажеры Сектора из Болгарии, Англии, Чехословакии, Италии, США…

Дмитрий Сергеевич неизменно председательствовал на этих заседаниях… Уже одно то, как протягивал он свою руку, приглашая докладчика взойти на кафедру, какими словами представлял его аудитории, с каким выражением слушал выступающего — одно это воспитывало своим благородством, давало ощущение присутствия в отдельном, не советском мире».

Именно это и притягивало многих. Лихачев сделал то, что хотел — их сектор становился главным центром изучения древнерусской литературы.

Весьма заметной фигурой в секторе был Александр Михайлович Панченко. Мне довелось знать его близко. Он был ярким, талантливым, самобытным ученым, знатоком Древней Руси, предпочитая допетровскую Русь, Петровские реформы считал ересью. Стал очень быстро академиком. Огромный, азартный, громогласный. Был тучен, размашист, не считал нужным сдерживаться в споре. Одно время крепко выпивал, «на память» об одном из инцидентов на внушительном носу его навечно остался шрам. Во всем он был противоположностью Лихачеву. Тем не менее, осознавая масштаб его таланта, Лихачев попросил его прийти работать в их сектор. История их отношений непроста: при огромном взаимном уважении и симпатии, при весьма высокой оценке трудов друг друга — постоянные споры, а потом и научная ревность. Некоторые говорят, что Панченко писал ярче, талантливее Лихачева — в этом вся причина, а дисциплинарные и прочие придирки — лишь повод. В жизни не всегда все бывает гладко — и талантливые люди могут быть не похожи друг на друга, и даже должны быть непохожи.