Читать книгу ""Гнуснейшие из гнусных" - Ежи Климковский"

Через несколько минут, прощаясь со мной, генерал предупредил, что он скоро меня вызовет и даст инструкции относительно работы в Польше.

Еще не совсем веря в возможность скорого отъезда, я понемногу стал готовиться в дорогу. Получил дипломатический паспорт для проезда в Румынию, откуда должен был совершить нелегальный переход через границу во Львов.

8 июня 1940 года меня от имени Верховного Главнокомандующего пригласили в польское посольство в Париже, где он в это время работал. Генерал очень спешил. Через несколько часов он собирался выехать на фронт. Франция была разбита.

Немцы уже глубоко вклинились во французскую территорию, временная оборона на линии Вейгана, которая должна была их задержать, совершенно не оправдала возложенных на нее надежд и 1 июня 1940 года была прорвана.

Сикорский принял меня в одном из салонов посольства. Я должен был взять с собой специальную инструкцию и в тот же день отправиться в путь в качестве курьера Верховного Главнокомандующего и премьера. При инструктаже присутствовал начальник кабинета Верховного Главнокомандующего Борковский. Сикорский категорически возражал против каких-либо вооруженных выступлений, направленных против СССР. Предлагал воздерживаться от саботажа и диверсий, которые, по его мнению, кроме жертв и вреда для нашего общего дела, до сих пор ничего не приносили. Требовал вести политическую работу среди населения с целью сплотить и объединить всех вокруг общих целей и единого политического руководства, указывал на необходимость поисков на месте возможностей соглашения с СССР.

Информируя меня об общей политической обстановке, генерал многократно подчеркивал, что Англия очень серьезно надеется на возможность вовлечения СССР в войну против Германии и на этом строит свои будущие военные планы. Когда это произойдет, сказал он, Россия станет нашим союзником, что и предопределяет необходимость политического и военного сотрудничества с нею. Сикорский утверждал, что в противном случае не может быть и речи о победе. Он еще раз подчеркнул, что Англия усиленно хлопочет о вовлечении Советского Союза в войну, видя в этом единственное для себя спасение. На сопротивление Франции Англия серьезно не рассчитывает, хотя он лично полагает, что Франция может обороняться еще довольно продолжительное время. Оказавшись фактически в одиночестве, Англия поспешно ищет нового союзника, причем такого, который мог бы всю тяжесть войны взять на себя, ибо одна она не в состоянии ее вести. Отсюда ясно, какие в сложившейся обстановке возлагаются на нас обязанности и какие вырисовываются возможности.

Продолжая, Сикорский обратил мое внимание на то, что идея соглашения с Россией очень непопулярна среди эмиграции, ее считают даже абсурдной. Особенно враждебно относятся к ней военные деятели. Сикорский подчеркнул, что это проблема деликатная и требуются большие политические способности для ее разрешения.

Я покинул Париж 8 июня 1940 года. Вместе с капитаном Здиславом Тулодзейским сел в «бьюик», переданный в мое распоряжение ксендзом-ректором Цегелкой, и поехал в сторону франко-итальянской границы, а 9 июня рано утром пересек ее.

Благодаря дипломатическим паспортам на границе нам не чинили никаких препятствий. На пограничной станции мне вручили маршрут, каким мы должны были добираться до югославской границы. Нам предстояло ехать через Турин, Милан, Верону, Падую (где мы заночевали), а затем через Венецию и Триест в Югославию.

Пересекая франко-итальянскую границу, мы увидели на итальянской стороне множество воинских частей, чего нельзя было сказать о французских пограничных районах. Нечто подобное мы наблюдали и на итало-югославской границе, где итальянцы также сконцентрировали крупные силы. В то же время на югославской приграничной территории войск вообще не было видно.

10 июня, примерно в полдень, я пересек итало-югославскую границу, а 11 июня, уже в Белграде, узнал, что Италия объявила Франции войну. Мне тотчас же вспомнился разговор с Си-корским о письме Венявы.

14 июня мы благополучно прибыли в Бухарест.

… А в это время во Франции события развивались с потрясающей быстротой. Уже 14 июня немцы вступили в Париж, 16-го было объявлено о создании правительства маршала Петэна, 17-го новое французское правительство обратилось к немцам с просьбой о перемирии, а 22 июня произошла капитуляция Франции.

Все это как гром среди ясного неба поразило наше правительство и штаб. Взаимно пожирая друг друга и ссорясь по пустякам, руководящие деятели эмиграции не имели ни возможности, ни времени заняться должным образом армией и политическими делами. Поэтому в дни поражения 1 940 года они совсем потеряли головы.

В Англию вместе с отступавшими через Дюнкерк английскими войсками попало около двух тыс. наших офицеров и около четырех тыс. солдат. Офицеры были главным образом из штаба и министерства по военным делам, а также из числа тех, которые по приказу Кукеля бросили свои части, чтобы спасти свою жизнь.

Я не собираюсь заниматься описанием нашей неповоротливости, не хочу подробно рассказывать даже о преступлениях, совершенных в это время, но некоторые факты тем не менее вынужден привести.

Подхалянская бригада, действительно отважно сражавшаяся в Нарвике (она оставила там в могилах больше ста пятидесяти своих солдат), вдруг, уже после падения Франции, была направлена в Бретань. Ее командир, генерал Богуш, который обязан был точно знать обстановку, не запротестовал против такого преступного приказа, и в результате вся бригада, в которой насчитывалось четыре с половиной тыс. человек, почти до последнего человека была уничтожена, а ее остатки попали в плен к немцам. Все это было следствием неспособности командования. Командир, боясь последствий за изъяны своего командования, а вернее, за его полное отсутствие, встал на путь издания приказов задним числом. В результате его приказы оказывались очень удачными, а разгром бригады вытекал из общей обстановки, превосходства противника и т. д. Таким же манипуляциям подверглись донесения об обстановке и иные документы.

Когда Богуш вместе с несколькими десятками оставшихся в живых подчиненных высадился после этого в Англии, его ожидала неприятность: против него было возбуждено судебное дело за махинации с приказами и рапортами.

Однако до суда дело не дошло…

Вот с каким багажом наше правительство и штаб оказались 20 июня 1940 года на английской земле, чтобы «продолжать борьбу за Польшу».

Положение правительства было не очень-то прочным, и этот факт умело использовали санационные элементы, усиленно стремясь устранить Сикорского и в результате добиться перемен в руководстве.

Едва ступив на английскую землю и должным образом разместившись там, представители санации начали плести новые интриги.

Прежде всего усилились нападки на тех, кто лояльнее других относился к Сикорскому. Первая мощная атака обрушилась на генералов Модельекого и Пашкевича. Особенно сильные удары пришлось выдержать Пашкевичу в связи с вопросом о посылке курьеров в Польшу. Однажды Пашкевич отказался дать согласие на выезд курьера, некоего Микициньского, сильно подозревавшегося в сотрудничестве с немцами. Тем не менее его все же решили послать, поскольку он взялся привезти из Польши жену Соснковского. Профессор Кот, в то время желавший понравиться Соснковскому, оформил выезд Микициньского, который, получив личные инструкции от Соснковского и Кота для организаций в Польше, а также шифры и деньги, не мешкая выехал из Парижа (это было еще в апреле 1940 года). Проведенное позже (не нашими властями, а английскими) расследование установило, что Микициньский полученные инструкции и шифры передал соответствующим органам, как польским, так и немецким, за что, собственно, и получил согласие на вывоз пани Соснковской. В результате того что немцы располагали теперь соответствующей информацией, в Польше участились серьезные провалы. Английская разведка установила, что это было предательство. Микициньского заманили в Турцию, где устроили в его честь обильный ужин. Затем «виновника торжества» в совершенно пьяном виде посадили в самолет и — вывезли с территории нейтральной Турции в Польшу, где он был расстрелян.