Читать книгу "Гвардия советского футбола - Олег Лыткин"

И хотя сам Григорий Иванович хотел, чтобы его похоронили на родине, в Глухове, свой последний приют он нашел-таки на Новодевичьем кладбище. Федотов стал первым футболистом, похороненным в самом престижном некрополе страны.

Валентина Федотова: «Он так любил жизнь…»

Интервью у вдовы футболиста было взято в 1992 году.

Таких слов, как «гений», «мастер», «король», она не употребляла. И соответствующих эпитетов тоже. Могла бы? Наверное. Валентина Ивановна Федотова рассказывала о муже, словно и не было долгих лет ее одиночества, словно совсем скоро, вот-вот, он вернется с работы и поспеет к ужину. Она рассказывала о прошлом так, как это сделала бы любая женщина, счастье которой осталось там, в том самом прошлом, завешанном для нас мифами и легендами книжных полуправд. Она и по сей день жила в нем и не скрывала этого. Могло ли быть по-другому?

У самовара я и моя Маша

— Постойте, в каком это классе я училась тогда? 1936 год… Ну конечно, в восьмом. Между прочим, в Ногинске, откуда мы с Гришей родом, спортом тогда вся молодежь увлекалась. Вот как-то после легкоатлетических соревнований (а я хорошо тогда выступила, несколько первых мест взяла) собираюсь домой и слышу: музыка в школе играет. Петр Лещенко поет: «У самовара я и моя Маша…» Поднялась в зал, народу полно, вдруг подходит ко мне молодой человек, предлагает присесть на его место. Застенчиво так. Ну, конечно, тут же, на вечере, подружки мне всё о нем рассказали. Григорий Федотов, здешний уже известный футболист. И пластинки, кстати сказать, его были. А он подошел и вежливо попросил разрешения проводить меня до дома. Вот так мы с ним познакомились. Он тогда за «Металлург» выступал и после каждой игры приезжал на свидание. Потом мне Борис Андреевич Аркадьев, смеясь, рассказывал: «Ну, Валя, бывало, после игры Федотова не найдешь. Только с поля ушли, все еще водичку пьют, синяки рассматривают, а Гриши след простыл. Я брови хмурил и вопрошал у ребят: „Что, опять убежал к своей „школке““?!»

Помню, приезжает однажды расстроенный: «Валя, меня в армию призывают, Аркадьев в ЦДКА зовет». Очень ему не хотелось из команды уходить, ребята, говорит, такие хорошие. Но это был его первый и последний переход, а ведь кто только не звал…

Звонок в дверь

Собирались мы с ним хорошо провести отпуск, к морю поехали. Трудный был год — 1952-й, разогнали ЦДСА, ходили слухи о возможных арестах известных спортсменов. Гриша уже не играл, определенного положения не имел. Кажется, вторым тренером его хотели назначить, не помню точно. Настроение, словом, не из лучших. Он все происходящее близко к сердцу принимал, не мог иначе, и вот однажды — звонок в дверь. Чужой звонок. Открываю: двое в штатском стоят. «Собирайтесь. Вещи не берите. Да, вдвоем». Какие там вопросы в то время.

Сажают в самолет, летим в Москву. На аэродроме ждал нас черный автомобиль… И оказались мы вскоре прямехонько перед очами Василия Сталина. Стол накрыт, и пошли уговоры — перейти Грише в ВВС старшим тренером. А он улучил минутку и шепчет мне: «Будут чего предлагать — не соглашайся!» И точно, отзывает меня Сталин в сторонку. «Валя, — говорит, — я вам свою дачу подарю, посодействуй». Вот ведь когда время шло незаметно: то ли бежало, то ли едва плелось. А Гриша ни в какую. А ведь кто только тогда в ВВС не перешел… Последнюю фразу Василия до сих пор помню от слова до слова. Слушал он, слушал, молчал, а потом как жахнет кулаком по столу: «Ну, ступай, черт! Если бы я тебя так не любил, как безумно люблю… Езжайте отдыхать, а передумаешь — позвони, слышишь? Дача — твоя».

Мы с тобой и так проживем

Не выносил он подарков с чужого стола. И щепетильность эта с ним от рождения. Бывало много раз, перед очередным приемом после победы в чемпионате или Кубке, подбежит, улыбнется и скажет тихонько: «Валечка, будут они разное предлагать. Не бери ничего. Мы с тобой и так проживем. Ладно?» А когда стали у всех после смерти Сталина подарки отбирать, Гриша смеялся: «Вот видишь, а у нас и взять-то нечего». Бессребреник был, даже популярности своей стеснялся. Всегда, помню, идет, голову в плечи втянет, лицо к земле опустит, ворот пиджака поднимет, шапки-невидимки только и недостает. Стеснялся известности. «Боже сохрани, Валя, чтобы тебе, как жене Федотова, какие-то привилегии… В магазине там или еще где…» Кто мне только не советовал — копить, откладывать, отложить на потом, не могло этого получиться. Мы с ним иначе жили, не загадывая и не откладывая, может, потому, что очень любили друг друга, не ссорились никогда. За 17 лет — ни разу.

Русский Иванушка

Запомнилось мне то выражение французской прессы. Подходит к нему очень. Ведь Гриша, как на поле, так и в жизни, совершенно не умел отмахнуться, огрызнуться в ответ, словно и не знал вовсе, что такое злоба. Переживал всё глубоко в себе, вида не показывал, что больно. Вы про его руку знаете?.. Привез он меня в Москву после эвакуации, открывает замок квартирный, толкает дверь рукой, а сам морщится от боли. И во сне она у него часто болела. А случилось это еще до войны. Он шел на верховой мяч, поданный с угла, прыгнул, а защитник схватил его за кисть и резко вниз дернул. Унесли Гришу с поля, а того костолома судить хотели. Но Гриша против был: мол, не хулиганство это, так, в горячке игры. А руку так и не смогли толком вылечить. Про ноги я уж не говорю, на них живого места не было.

…После очередной игры ребята часто у нас собирались. Обсуждали матч, ужинали. Валя Николаев в кухню зайдет, спросит: «Что, Валя, неужели всё съели? Ну, поджарь нам тогда яичницу из двадцати яиц. Глазунью, а?» Жарю и слышу, кто-то Гришу спрашивает, чего он в таком-то моменте сам-то не забил, зачем уступил другому. «Да молодой же он, ему этот гол нужнее», — сколько раз я такой ответ слышала.

Вообще он в компании особой разговорчивостью не отличался, но если говорил, то все сами собой замолкали. Хорошая та команда была, да и в целом умели тогда люди дружить… Брат мой, Георгий Жарков, популярный торпедовский игрок, в Грише души не чаял, хотя вначале, должна признаться, был против нашего брака, считал, что мы очень разные. Средний брат мой, Василий, Гришу просто боготворил. Сейчас эти слова вышли из употребления, да? Но так было, именно так, а не иначе. Василия, кстати, все звали «майором». Знаете, почему? Он, проходя службу в армии, одно время был на сборах вместе с армейскими футболистами. И вот, сидя на лавочке после тренировки, видят ребята незнакомого старшину. Тот с деловым видом спрашивает: кто, мол, тут у вас старший? А Григорий Иванович вполне серьезно на Васю показывает и говорит: «Вот — товарищ майор». Старшина, конечно, навытяжку, ребята — в смех.

Помню, Вася однажды забил ЦДКА прямо с углового. С тех пор Гриша над ним частенько подтрунивал: «Василий! Слышишь, майор? Я тебе тысячу раз мячик на корнер поставлю, ни разу в ворота не попадешь». Сколько раз «Торпедо» с ЦДКА играли, Жарковы выходили против Федотова, но разве мог кто-то помыслить о договорной игре?! Разве мы знали, что придет время и люди опустятся до такой низости?

Смерть

Из Тбилиси его привезли Старостины. Команда была за границей, а его не взяли, ходили слухи, что собираются снять с должности второго тренера. А в Тбилиси направили молодых игроков посмотреть. Вошел он — и в ванную, всегда после любой поездки так поступал, за чистотой, здоровьем следил очень тщательно. Даже мнителен был, чуть холодный ветер подует, тут же шарф ищет горло укутать. Раздевается, а сам в зеркало смотрит.