Читать книгу "Мутные воды Меконга - Карин Мюллер"

– Сперва земля, – сказал он, и лицо его при этом осветилось, – потом мотор!

Тут его рот расплылся в широкой улыбке, и он замолк на минуту при мысли о таком чуде.

– А после лодка, большая лодка.

Он хлопнул по борту, показывая, какого он мнения о своем никчемном суденышке. Я стала расспрашивать, какая же следующая ступень процветания, но, кажется, он не мог вообразить других богатств, кроме этих трех. Но нет, он загнул четвертый палец:

– Алтарь.

Достаточно роскошный, чтобы воздать должную благодарность предкам, услышавшим его молитвы.

При исключительной благосклонности судьбы, возможно, удалось бы накопить достаточно денег и купить упряжку водных буйволов для возделывания полей, а может, даже механический плуг, который можно сдавать в аренду соседям за приличную сумму: три доллара в день. Мы остановились у поля, на котором орудовал как раз такой прибор, готовя почву к посеву.

Плуг трясся и взбрыкивал в руках юноши, который шел за ним следом, и оставлял позади борозду хорошо вспаханной земли. Несколько мужчин брели через вязкую кашу, время от времени наклоняясь и извлекая из земли что-то маленькое и извивающееся, и клали свою добычу в ротанговые корзины, висевшие у них за плечами. Я завороженно наблюдала за ними. Я годами собирала ракушки и ходила по ягоды, поэтому мне не терпелось выяснить, что за таинственное сокровище они доставали из жижи высотой по колено. Робко наклонившись, я опустила руку в грязь. Оказалось, их улов включал в себя любую живность, которая копошилась, ползала, извивалась и пресмыкалась в грязи. Или, по их словам, всех, кому не повезло высунуться погреть спинку на солнышке. Они высыпали содержимое корзин на дно лодки, пока та не превратилась в отраду любого инсектолога: бурлящая, скользкая масса из рыбешек, креветок, улиток, головастиков, змей, крабов, угрей и самых разнообразных личинок.

Познакомившись почти со всеми обитателями поля, мы позвали Тяу с Фунгом, которые прохлаждались под деревом, и поплыли домой обедать.

Там Флауэр взяла наши ползучие деликатесы и, лишь слегка промыв и выпотрошив их, бросила в чан. Я уже почти придумала, как вежливо отказаться от обеда, когда увидела добродушную улыбку Флауэр и самодовольную ухмылку Фунга за ее спиной. И навалив себе щедрую порцию, поддела один комочек слизи и постаралась прогнать картину, стоявшую перед глазами: мой братец, который сидит за праздничным столом и разглагольствует о послевкусии хорошего красного вина.

После обеда Фунг с Тяу плюхнулись в гамаки и приготовились провести следующие несколько часов за заслуженным отдыхом. Я же засеменила к ним; стопы горели от инфекции, которую я подхватила утром, когда босиком ступила в грязь. Но мне снова хотелось отправиться туда и посмотреть, как сажают рис, а если получится, то и помочь. Фунг раздраженно взглянул на меня и сквозь плотно сжатые губы заявил, что в полуденную жару никто не работает.

Я прислушалась к незамолкающему стуку молотка старичка из соседнего дома: тот как раз заканчивал вешать навес.

Фунг поднял свой трясущийся длинный костлявый палец к небу. От солнца у меня сморщится кожа, расшатаются зубы, сказал он, и я стану еще больше похожа на ведьму.

Я торжествующе продемонстрировала ему солнцезащитный крем, конусообразную шляпу и загоготала, как злобная ведьма из «Волшебника страны Оз».

Он опустил руку. Жара, пробурчал он, она сводит людей с ума и заставляет их творить всякое безобразие, а что именно, он даже и говорить не хочет.

Я пообещала защитить его от посягательств убийц и насильников, если он только соизволит вытащить свой зад из гамака.

Фунг без дальнейших промедлений перекатился на другой бок и заснул, а когда я попыталась уйти одна, то выяснила, что он запер мои ботинки и камеры в шкафчик, а ключ спрятал.

Земля дымилась под первыми тяжелыми каплями послеобеденного дождя, как раскаленная сковорода под струей ледяной воды. Вдоль соседского крыльца под навесом расхаживала взад-вперед старуха и кудахтала, созывая утят в безопасное укрытие от надвигающейся грозы. Небеса разверзлись, и земля стала расслаиваться – тонкий пласт поднявшейся пыли от капель, барабанящих по иссушенной земле, затем дымка, медленно всплывающая тонкими завитками и исчезающая под напором надвигающегося ливня, который пронесся по полю сплошной серой пеленой.

Монотонная дробь дождя заглушила рокот лодочных моторов с канала и звонкий смех детей, брызгающихся в лужах. Дождь стекал по ломкому тростнику, попадал в бамбуковые стоки и со звуком, похожим на пение арфы, каскадом выливался в пузатые глиняные сосуды, расставленные вдоль стены. Он обрушился на пруд сплошным потоком, отправив рыбу и барахтающихся жучков на мутное дно.

Земля превратилась в клейкую глину. Глубокие трещины в земле наполнились водой, размягчились и растаяли, а потом исчезли под слоем бурлящей мутной жижи. Дети с топотом ворвались в дом, до самых подмышек запачканные жидкой грязью. Я стояла под самым краем тростниковой крыши, наблюдала, как вода стекает струйками с крыши на землю, и вглядывалась в размытую серую даль. Когда я вернулась в дом, нестихающий шум текущей воды как одеялом накрыл голоса разговаривающих людей, и так продолжалось до тех пор, пока мне не стало казаться, что я сижу в тишине – впервые с момента приезда в эту страну громких звуков.

Флауэр сидела на корточках у двери черного хода и смотрела на дождь с тем же терпеливым смирением, что я видела и на лицах стариков, склонившихся над полями растущих побегов. Я протянула ей фотографии, которые привезла из Америки, и присела рядом, чтобы объяснить, что на них изображено. С большой, как мне казалось, предусмотрительностью я выбрала лишь те снимки, которые должны были вызвать живой интерес: семейный рождественский портрет и несколько снимков крупным планом, на которых я занималась любимым хобби – дельтапланеризмом.

Женщины собрались вокруг меня. Глядя на фото гостиной моих родителей, они обсуждали каждую мелочь.

– Какое чудесное место, – шептали они. – Слишком великолепно для дома – наверное, храм. А это… – одна из них указала на елку, – какое-то странное дерево…

Я попыталась описать форму и голубовато-зеленые иголки: ничего похожего здесь среди пышных крупнолистных деревьев тропической дельты не росло. Мои товарки лишь отмахнулись. Их совершенно заворожили игрушки: блестящие красные шары и невесомые соломенные звезды, свисающие с каждой ветки. Должно быть, это плоды того дерева, решили они, основательно поспорив на этот счет. Они были уверены, что шарики на вкус сладкие, с мягкой мякотью, а звезды – хрустящие и с горчинкой. И предложили мне целую корзинку спелой гуавы, если я пришлю им американских рождественских фруктов.

Я подсунула им фото с дельтапланом. По крайней мере, эту картинку им не с чем будет сравнить. Я с трудом пыталась удержать их внимание, прыгая и описывая круги и долго, мучительно объясняя, что значит взобраться с этим странным треугольным предметом на высокую гору, прикрепиться к его нижней части, потом нестись вниз, как обезглавленная курица, а затем сорваться и воспарить, как орел. Мои собеседницы ждали, слушали, смотрели и рассудительно кивали. Пока наконец одна из них не спросила: