Читать книгу "Опричники Сталина - Алексей Тепляков"

В конце 1932 г. подручные Алексеева сфабриковали дело о сибирском филиале «Союза марксистов-ленинцев», арестовав нескольких работников крайплана из числа переброшенных в провинцию столичных партийцев, обвинённых в своё время в правом уклоне. Сразу после дела московской группы Рютина-Слепкова в Новосибирске предприняли меры по отысканию сторонников этих последовательных критиков сталинской политики. Они оказались под рукой.

Один из вождей группы — А. Н. Слепков — отбывал ссылку на берегах Иртыша в городке Таре, а довольно известный столичный публицист В. В. Кузьмин трудился заведующим сектором крайплана. К ним присоединили ещё троих — К. К. Кацарана (заведующего секцией капитального строительства крайплана), И. В. Юдалевича (замначальника краевого УНХУ) и Г. И. Раевича (заведующего конъюнктурной секцией и секцией сельскохозяйственной статистики крайплана). Внезапная поездка Кузьмина в августе 1932 г. в Москву, вызванная крахом его семейной жизни, в глазах чекистов стала попыткой организации сибирских «рютинцев» по заданию мифического московского центра.

Одним из инициаторов ареста был парторг крайплана С. Я. Эдельман, который 30 марта 1933 г. написал Эйхе подробную записку, в которой, отвечая на упрёки в недостаточной бдительности по отношению к «рютинцам», изложил свои чекистские заслуги: «Непосредственным поводом к аресту Кузьмина, Кацаран[а] и остальных было заявление, сделанное мной ГПУ (тов. Шанину в присутствии [начальника СПО ПП ОГПУ — А. Т.] тов. Ильина) о тех подозрениях, которые есть у меня и других членов нашей ячейки в отношении антипартийного поведения, контрреволюционной деятельности Кузьмина… Это заявление ГПУ я сделал, будучи тогда секретарём партячейки, на основании, во-первых, того, что мы всё время брали под сомнение партийную искренность и честность Кузьмина, Кацаран[а] и Раевича, и, во-вторых, тех косвенных подозрений, которые у меня были в отношении связи Кузьмина и гр.[уппы] Рютина, Слепкова, Марецкого и других». Характерно, что эта записка оказалась в следственном деле на «рютинцев»[61].

Кузьмин со Слепковым были отправлены в Москву, где ими занимались столичные следователи, оформившие подследственным довольно умеренные сроки. Сдержанная позиция лубянского начальства не позволила алексеевским подчинённым развернуть перспективное дело. Поначалу новосибирские следователи, сломав «марксистов-ленинцев», взяли от них показания о том, что Бухарин, Рыков и Томский решили приступить к террористическим методам борьбы со сталинским руководством.

Чекисты опирались на следующее красноречивое место в дневнике Кузьмина от 3 ноября 1928 г.: «Вчерашнее замечание Саши [А. Н. Слепкова] — и в следующий раз даже в шутку не говори таких вещей, как убить «К[обу]», тебя за это расстреляют». В обнаруженном у Кузьмина при обыске наброске политической программы значился и пункт о «немедленной высылке Кобы» (Сталина) за границу. Эти записи не были забыты чекистами. В 1937-м Н. И. Ежов на февральско-мартовском пленуме ЦК ВКП (б) подчёркивал, что мысль убить Сталина была зафиксирована в дневнике террориста-рютинца Кузьмина ещё в 1928 г.

Из показаний К. К. Кацарана, знакомого с Кузьминым с конца 1929 г., становится известным факт разговора Кузьмина с Бухариным, который в 1931 г. осведомился, подаст ли ему Кузьмин, недовольный отступничеством вождя, руку. Бухарин тогда сказал ученику: дескать, Володя, если вы обратили внимание на место в моей статье о крестовом походе папы римского против СССР, где было рассказано и о построении ордена иезуитов, и об отказе иезуитов от собственной личности во имя провозглашённой цели — так я его «специально подпустил». Тогда же Бухарин подчеркнул, что заявления об отходе от прежних взглядов не следует принимать всерьёз: «Всё это есть г…но, а главное, надо сохраниться (в политическом смысле — А. Т.)». В дневнике Кузьмина была обнаружена запись, свидетельствовавшая о его согласии с Бухариным: «В случае вскрытия лица лицемерить, признавать свои ошибки… лицемерить вовсю — обманывать эту шайку бюрократов…»

И. В. Юдалевич выжил и рассказал о жестоком следствии: ночных допросах, выстойках, карцере с голодным пайком. Он писал, что «отказывался стоять, не выносил ругани, грубости, оскорблений, застращивания, а на попытку ударить меня лез в драку… изматерил нач. отдела, запустил в следователя чернильницу». Но в итоге был сломлен и подписал признание в антисоветской агитации. Не выдержали натиска бригады С. П. Попова и остальные арестованные. Всего Кузьмин, Слепков и их подельники назвали десятерых членов крайплана в качестве сообщников, но этот материал следователи не смогли развернуть в дело и отправили в архив, ограничившись осуждением трёх членов группы на три года лагерей каждого.

Алексеев, чувствовавший настроение верхов, зажимал инициативу своих чекистов, которые пытались всучить Москве липу о подготовке «бухаринцами» и «рютинцами» террора против верхов. В 1937-м С. П. Попов и прочие оперативники СПО УНКВД по Запсибкраю обрушились на Алексеева с Жабревым за то, что те не оценили добытые материалы и вычеркнули формулировку о «террористическом центре правых» из обвинительного заключения. А Ягода в апреле 1937 г. был вынужден подписать признание в том, что он укрывал от разоблачения правых террористов: «так было с бухаринской «школкой», ликвидация которой началась в Новосибирске и дело о которой мы забрали в Москву лишь для того, чтобы здесь его свернуть»[62].

Изобретение «шпионов»

В марте 1933 г. в советской печати было опубликовано сообщение об аресте английских инженеров крупнейшей фирмы «Метро-Виккерс» по обвинению во вредительстве и диверсиях — дескать, коварные иностранцы подкупали советских специалистов, чтобы те совершали диверсионные и вредительские акты на электростанциях. Как только в апреле 1933-го начался судебный процесс, лейбористское правительство Макдональда ввело эмбарго на 80 % советского экспорта в Великобританию и запретило Совфрахту фрахтовать суда под английским флагом.

Советский суд вынужден был оправдать англичан («свои» же получили по «червонцу»), осудив на три года только управляющего московской конторой «Метро-Виккерс» Лесли Чарльза Торнтона, которого ОГПУ считало резидентом «Интеллидженс Сервис». Вскоре Торнтона (он «признался» после 21-часового непрерывного допроса) пришлось амнистировать, после чего эмбарго было тут же снято. Само собой, что никто в мире в этот процесс не поверил, но дело было сделано: совдеповская репутация очередной раз изгажена, собственные же граждане получили новую острастку.

Дело «Метро-Виккерс», несколько лет назад прекращённое за отсутствием состава преступления — одно из главных, проведённых в рамках реализации многолетней гепеушной агентурной разработки «Блок»[63], которая ориентировалась на вскрытие шпионажа и вредительства среди иностранных специалистов. Была она чистой фальсификацией и принесла крупные международные скандалы, но сыграла свою роль в укреплении убеждённости Сталина, которая в нём и без того была сильной, что все иностранцы — шпионы.