Читать книгу "Цветущий репейник - Ирина Дегтярева"

Наутро после приезда Стёпка вышел из дома, отошёл метра на два от крыльца и по грудь провалился в сугроб. Он барахтался и вопил минут двадцать, прежде чем отец услышал и пришёл на помощь. Выдернул его, как морковку, из снега и усадил отогреваться у печки.

Отец отлепил от свитера снег, пробравшийся к нему под рукава, и бросил его в открытую дверцу печки. Снег испарился ещё на подлёте к оранжево-красному печному чреву и улизнул лёгким паром к низкому потолку комнаты. Отец посмотрел на огонь.

— Да, дорогой мой, тут тебе не Москва.

— А я и не догадался, — пробурчал себе под нос дрожащий Стёпка.

В этот день он больше никуда не пошёл. Да и день здесь, как всё в глазах Стёпки, был неполноценный. Четыре часа света, а потом тьма, бледно мерцающая снегом в свете тусклых льдинок звёзд. Стены трещали от мороза, стёкла стали мутным льдом. Казалось, наступил ледниковый период. Вымерли мамонты, всё живое и сущее, и только в их с отцом избушке теплился свет и жар, пока есть дрова и уголь.

— Всё на земле вымерзло, — вслух сказал Стёпка. — Никому не нужен твой прогноз погоды.

Отец услышал и отреагировал:

— Камень в мой огород? Только ты ведь не пуп земли. Думаешь, если ты находишься на Севере и замерзаешь, то вся планета покрылась льдом из солидарности с тобой, несчастным узником льдов? Нет. В Африке сейчас около сорока, солнце жарит, народ купается и загорает, нравится тебе это или нет. В Москве тоже светит солнышко, может, дождик брызнет небольшой. Сегодня вечером, сидя у телевизоров в своих квартирках, москвичи прослушают прогноз погоды. И наверняка будут сокрушаться, что погода их не балует. Всё как всегда. А твоя персона и твои настроения на изменение погоды не влияют.

— А тут в Дальнем будет снег, снег, снег?

— И мороз, — добавил отец. — В Дальнем несложно прогнозировать погоду. Ты уже за один день в этом поднаторел, — отец подёргал себя за бороду. — Не понимаешь своего счастья. У тебя Гидрометцентр на дому. И телевизор смотреть не надо.

— А я бы с удовольствием его посмотрел, — Стёпка демонстративно обвёл взглядом комнату, где не было никакой техники, кроме отцовской радиостанции.

— Телевизор тебе как раз ни к чему. Вон учебники на тумбочке. Садись и занимайся. Мать говорила, что ты себя учёбой не утруждал. Пора бы уже за ум взяться. Тем более завтра в школу. Так что освежи знания.

— В этом Дальнем школа есть? — презрительно поинтересовался Стёпка.

— Представь себе, — холодно ответил отец. — Местные ребята — сыновья оленеводов, полярников, лётчиков, моряков, рабочих. Они, конечно, уши не прокалывают и серёжки не носят, на досках не катаются. Хотя, само собой, покуривают втихаря, как некоторые, — отец с прищуром глянул на Стёпку, оторвавшись от своих бумаг. Всё это время он говорил, продолжая чертить таблицы и графики. — Нормальные ребята, нормальная школа, даже для вашего величества подходящая. Кстати, — отец повернулся на табурете, — про курение я с тобой разговариваю первый и последний раз. Уяснил?

— Есть такие люди — зануды, — Стёпка отвернулся от отца и разговаривал будто бы сам с собой. — Они читают другим нотации и обижают честных, хороших людей.

— А есть такие мальчишки, — довольно сердитым голосом подхватил отец, — которые думают, что можно безнаказанно хамить взрослым. Но эти мальчишки забывают, что у взрослых периодически заканчивается терпение, и зловредные мальчишки получают хорошенькую взбучку.

— Про каких это мальчишек ты говоришь? — Стёпка пожал плечами и пошёл к тумбочке, где лежали учебники. Нехотя полистал их и с удивлением отметил, что учебники хоть и старенькие, но аккуратно подклеены, все листы на месте и обидных, неприличных картинок и подписей к ним на полях нет. Учебники московской, Стёпкиной, школы пестрели такой оскорбительной живописью. Стёпка и сам частенько грешил этим на скучных уроках. То чёртика, то робота, то самолётик, то силуэты одноклассников возникали из-под его карандаша.

— Чистюли! — с презрением пробормотал Стёпка и тут же нарисовал в учебнике алгебры карикатуру на отца. Очень похожую бородатую физиономию с всклокоченной шевелюрой, а вокруг пририсовал значки, какие бывают в телепередачах о погоде. Тучку, солнышко, молнию и капли дождя — всё это клубилось вокруг отцовой головы.

Стёпка с довольной ухмылкой захлопнул учебник и пошёл спать. В этой убогой лачуге, как прозвал про себя избушку метеоролога Стёпка, кровать была одна. Старая, скрипучая, вонзавшаяся в бока пружинами. На исцарапанной спинке с отколупнувшимся во многих местах лаком было нацарапано: «Воронеж — Москва — Дальний, 80-й год. Хорошее лето тут, тёплое», а ниже ещё надпись: «Сам дурак!» Стёпка прочёл это с улыбкой.

Больше двадцати лет здесь было всё то же: снег, мороз, сменяющие один другого метеорологи, «хорошее» лето, а всё остальное — зима.

Стёпка вздохнул и отвернулся к бревенчатой стене. От неё пахло пылью и травой — это от мха, который был заткнут в щели между брёвен. Накануне после утомительной дороги Стёпка спал крепко, несмотря на то, что рядом сопел и ворочался отец, крупногабаритный и прокуренный.

Сегодня Стёпка злился, его раздражали колючие пружины, душный жар печи, тяжёлое ватное одеяло, отцовский храп и въевшийся во всё вокруг застарелый запах табака. Несколько раз на Стёпкину подушку капали слезинки тоски.

В обрывке короткого и беспокойного сна был снег, белизна и подвывания неутомимого ветра. Он задувал, заносил, стремился разнести избушку, смести её с земли, раскатать с грохотом тяжёлые старые брёвна, которые перемелют всё и всех внутри избы.

В белой предрассветной туманности, среди светло-серых столбиков дыма из печных труб, окошки лежали в снегу опавшими звёздами. Домики в посёлке были беспорядочно разбросаны, будто посёлок планировал либо разгильдяй, либо шутник. Дорога тянулась по Дальнему, но одни домики стояли вдоль неё, другие будто прятались от взглядов проезжих и прохожих, выглядывали окнами из-за плеч соседских домов.

Шарф, натянутый до носа, оброс белым мхом инея, пальцы в варежках одеревенели и болезненно ныли, пока Стёпка плёлся к школе, загребая снег слишком большими валенками.

Школа находилась в одной из поселковых избушек. Стёпка еле оторвал разбухшую дверь от косяка. Изнутри пахнуло дымком топившейся недавно печи, пылью и жаром.

Мальчик заглянул в первую комнату. У старой истёртой доски с указкой стояла полненькая невысокая учительница в меховом жилете, обширных ватных штанах и валенках. Здесь в Дальнем почти все придерживались такой моды.

— Ты сын Григория Ивановича? — учительница заметила Стёпку. Он кивнул, быстро оглядев класс. Десять парт, семь или восемь учеников, и все они показались Стёпке блёклыми, плесеневело-провинциальными в своих толстых свитерах и валенках, выглядывающих из-под парт. — Садись на свободное место. Сейчас у нас алгебра.