Читать книгу "Неоконченные предания Нуменора и Средиземья - Джон Рональд Руэл Толкин"

Так и вышло, что после первых набегов Морвен оставили в покое. Но в окрестных лесах бродили недобрые люди, и выходить за околицу было небезопасно. В доме Морвен нашли убежище Садор-столяр и несколько стариков и старух. Турина держали взаперти и за ограду не выпускали. Но хозяйство Хурина вскоре пришло в упадок, и хотя Морвен работала, не покладая рук, ей пришлось бы голодать, если бы не Аэрин, родственница Хурина. Один из истерлингов, Бродда, насильно взял Аэрин в жены. Она тайком помогала Морвен. Горьким казался Морвен дареный хлеб, но она принимала милостыню ради Турина и своего нерожденного дитяти; к тому же, говорила она, это лишь часть того, что у нее украли – ведь это Бродда захватил слуг, скот и прочее добро Хурина и отправил все это в свой дом. Бродда был не робкого десятка, но до того, как его народ пришел в Хитлум, с ним мало считались. Поэтому он стремился разбогатеть и охотно брал себе земли, от которых отказывались другие истерлинги. Бродда один раз видел Морвен, когда ездил грабить ее дом, и она нагнала на него страху: истерлинг решил, что заглянул в жуткие глаза белого демона, и ужасно испугался, что Морвен наведет на него порчу. Поэтому он не решился разграбить ее дом и не нашел Турина – а не то недолго бы прожил наследник истинного владыки.

Бродда обратил в рабство всех «соломенноголовых» (так звал он народ Хадора) и заставил их выстроить ему деревянный чертог к северу от дома Хурина. Рабов он держал у себя в поместье, точно скотину в хлеву, но стерегли их плохо, и те, кого еще не успели запугать, часто, рискуя собой, помогали владычице Дор-ломина. Они тайно доставляли Морвен новости, хотя и мало было ей радости в тех вестях. Но Аэрин Бродда взял в жены, а не в наложницы – у истерлингов было мало женщин, и ни одна из них не могла сравниться с дочерьми эдайн, а Бродда рассчитывал стать владыкой этого края и оставить после себя наследника.

Морвен редко говорила с Турином о том, что случилось и что может случиться в будущем, а тревожить ее расспросами мальчик боялся. Когда истерлинги впервые вторглись в Дор-ломин, он спросил у матери:

– Когда же отец вернется и прогонит этих мерзких ворюг? Почему он не приходит?

– Не знаю, – ответила Морвен. – Возможно, он убит, возможно, в плену, а возможно, блуждает где-то в дальних краях и не может вернуться – ведь кругом столько врагов.

– Наверно, его убили, – сказал Турин – перед матерью он сдержал слезы, – если бы он был жив, никто не смог бы удержать его.

– Думается мне, что ты ошибаешься и в том, и в другом, сын мой, – ответила Морвен.

Время шло, и Морвен все больше тревожилась за Турина, наследника Дор-ломина и Ладроса: ведь лучшее, что ждало его в ближайшем будущем – это рабство у истерлингов. И вспомнила она свой разговор с Хурином, и обратилась мыслями к Дориату. Она наконец решилась втайне отослать туда Турина и просить короля Тингола приютить мальчика. Размышляя над этим, она все время отчетливо слышала голос Хурина: «Уходи скорее! Не жди меня!» Но ей подходило время рожать, а дорога была трудна и опасна. И чем дольше ждать, тем меньше надежды, что удастся спастись. А в сердце Морвен, помимо ее воли, все еще таилась обманчивая надежда: в глубине души она чуяла, что Хурин жив, и бессонными ночами прислушивалась, ожидая услышать его шаги, а задремав, просыпалась – ей мерещилось, будто во дворе заржал Аррох, конь Хурина. И, наконец, хотя Морвен была не против, чтобы сына ее воспитали в чужом доме, по обычаю тех времен, ей самой гордость еще не позволяла жить на чужих хлебах, пусть даже у короля. И потому она заставила утихнуть голос Хурина – или память о нем. И так сплелась первая нить судьбы Турина.

Когда Морвен решилась наконец отправить сына, Год Скорби уже близился к концу – наступила осень. Поэтому Морвен торопилась исполнить задуманное: времени на путешествие оставалось в обрез, а до весны Турина могли у нее отнять. Вокруг усадьбы бродили истерлинги и вынюхивали, что происходит в доме. Поэтому однажды Морвен неожиданно сказала Турину:

– Отец не возвращается. Значит, ты должен уйти отсюда, и как можно скорее. Он так хотел.

– Уйти? – воскликнул Турин. – Но куда же мы пойдем? За Горы?

– Да, – ответила Морвен. – За Горы, на юг. Может быть, там еще можно спастись. Но я не говорила «мы», сын мой. Ты должен уйти, а я должна остаться.

– Я не могу один! – воскликнул Турин. – Я не оставлю тебя! Почему нам не уйти вместе?

– Я не могу, – ответила Морвен. – Но ты не один пойдешь. Я пошлю с тобой Гетрона, а может, и Гритнира тоже.

– А Лабадала? – спросил Турин.

– Нет, – сказала Морвен. – Садор хромой, а дорога трудная. Ты мой сын, и времена теперь жестокие, так что скажу прямо: ты можешь погибнуть в пути. Зима близко. Но если ты останешься, случится худшее: тебя сделают рабом. Если хочешь стать мужчиной, когда войдешь в возраст, – наберись мужества, и делай, как я сказала.

– Но с тобой же останется только Садор, и слепой Рагнир, и старухи! – сказал Турин. – Отец же сказал, что я наследник Хадора! А наследник должен остаться в доме Хадора и защищать его. Вот теперь я жалею, что отдал нож!

– Наследник должен бы остаться, но не может, – возразила Морвен. – Но, возможно, когда-нибудь он вернется. Мужайся! Я приду к тебе, если станет хуже. Если смогу.

– Но как же ты найдешь меня в глуши?! – воскликнул Турин; и, не выдержав, вдруг разрыдался.

– Будешь хныкать – враги тебя найдут, а не я, – отрезала Морвен. – Но я знаю, где тебя искать – если ты доберешься в это место и останешься там. Я постараюсь прийти туда, если смогу. Я посылаю тебя в Дориат, к королю Тинголу. Не лучше ли быть гостем короля, чем рабом?

– Не знаю, – всхлипнул Турин. – Я не знаю, что такое раб.

– Я затем и отсылаю тебя, чтобы тебе не узнать этого, – сказала Морвен.

Она поставила Турина перед собой и долго смотрела ему в глаза, словно пыталась разгадать какую-то загадку.

– Тяжело, Турин, тяжело, сын мой, – произнесла она наконец. – И не тебе одному. Трудно мне решать, что делать в эти злые времена. Но я поступаю так, как считаю правильным – а иначе разве разлучилась бы я с тем, что дороже всего на свете из того, что осталось мне?

И они больше не говорили об этом. Турин расстался с матерью в горе и недоумении. Утром он пошел к Садору. Садор рубил дрова. Дров у них было мало – они боялись уходить далеко от дома. И теперь Садор стоял, опершись на клюку, и смотрел на недоделанный трон Хурина, задвинутый в угол.

– Придется и его пустить на дрова, – сказал он. – Теперь следует думать лишь о самом насущном.

– Не надо, не ломай его пока, – попросил Турин. – Может, отец еще вернется, – он обрадуется, когда увидит, что ты сделал для него, пока его не было.

– Пустая надежда хуже страха, – сказал Садор. – Надеждами зимой не согреешься.

Он погладил резную спинку и вздохнул.

– Зря только время тратил, – сказал он. – Правда, не могу сказать, что провел его плохо. Но такие безделушки недолговечны. Видно, вся польза от них – что делать их радостно. Так что, пожалуй, верну я тебе твой подарок.